Волшебные облака - Саган Франсуаза

Жозе резко бросила трубку на кровать. Ей было стыдно. Она не без отвращения посмотрела на Алана, который продолжал диалог, не меняя нежной, почтительной интонации. Он уговорил Лору подъехать в определенный час к выставочному залу и повесил трубку.

– Как я ее, а? – вскричал он. – Ее так и передернуло!

– Я не понимаю, куда ты клонишь, – сказала, едва сдерживаясь, Жозе.

– Да никуда. Почему тебе надо, чтобы я куда-нибудь клонил? Вот в чем наше главное различие, дорогая. Когда ты выходишь замуж, ты делаешь это для того, чтобы нарожать детей, когда ты обращаешься к мужчине, который тебе нравится, значит, ты хочешь с ним переспать. Я же ухаживаю за женщиной, с которой у меня нет желания ложиться в постель, и я рисую, не веря в свой талант. Вот и все.

Он вдруг отбросил веселый тон и подошел к ней.

– Я не вижу, почему в этой грандиозной комедии, коей является человеческая жизнь, мне нельзя сыграть пьеску собственного сочинения. Чем ты намерена заняться, пока я буду говорить о живописи со своей Дульсинеей?

– Любовью с Марком, – весело ответила она.

– Будь осторожней, я продолжаю за тобой следить, – сказал он, также смеясь.

У нее кольнуло сердце: она вспомнила их первую прогулку в Централ-парке, когда осторожно, боясь неверного слова, она пыталась понять, что он за человек, и, не задумываясь, принесла ему в дар все запасы своей нежности, внимания, доброты, как делает всякий при зарождении любви.

Они пообедали устрицами и сыром в дорогом бистро – Алан принимал пищу лишь за столом, накрытым белой скатертью, – и в полтретьего расстались. «За мной следят», – подумала Жозе, укорачивая шаг, словно не желая утомлять частного детектива. Быть может, это был старый, жалкий, уставший от своей работы человек. Не исключено, что за три месяца он успел проникнуться к ней симпатией… Ведь такое случается. Как бы там ни было, она привела его к тому самому кафе, где ее ждал Марк. Последний встретил ее радостными возгласами и несколько озадаченным взглядом. И что она вчера в нем нашла? Он нес всякую чушь, благоухал лавандой, со всеми раскланивался. Но когда она назначала это свидание, у нее на уме было одно… Впрочем, то был скорее не ум, а безумие, ибо даже в том, чего она хотела от Марка, Алан был на голову выше. Она два раза многозначительно улыбнулась, и он вскочил со своего места.

– Ты хочешь? – спросил он.

Она утвердительно кивнула. Да, она хотела. Вот только чего? Развлечься? Доказать, что Алан прав? Бездумно себя погубить? Он немедля повлек ее за собой. Они сели в тарахтевший автомобильчик, какие обычно обожают репортеры, и, чтобы ее напугать, он совершил два-три довольно рискованных виража. Несмотря на весь свой апломб, он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Все произошло точно так же, как и днем раньше, хотя в куда более комфортабельных условиях, на широкой кровати, которая перегораживала всю спальню. Чуть позже Марк закурил сигарету, передал ее Жозе и начал свои расспросы.

– А что твой муж? Ты не любишь его? Или он слабоват по мужской части? Говорят, американцы…

– Не надо ни о чем меня спрашивать, – сухо попросила Жозе.

– Но я не могу поверить, что ты в меня влюблена, ведь это же не так?

Интонация, с которой он произнес «ведь это же не так?», была просто неподражаема. Жозе не сдержала улыбки, потянулась и раздавила окурок в пепельнице.

– Нет, это не так, – сказала она. – Дело вовсе не в этом. Я просто сокрушаю все, что осталось позади, даже то, чем немало дорожила.

Ей вдруг стало жалко себя.

– Почему ты это делаешь?

Похоже, он был немного обижен столь категоричным «нет».

– Потому что либо я все сокрушу, либо от меня ничего не останется, – ответила она.

– Он об этом узнает?

– Он держит частного детектива, который ждет меня внизу.

– Да ну!

Марку это явно понравилось. Он подскочил к окну, никого не увидел на улице, но все же, чтобы позабавить ее, принял негодующий вид, потом изобразил на лице смятение и, когда она засмеялась, заключил ее в объятия.

– Обожаю, когда ты смеешься.

– А раньше я часто смеялась?

– Когда раньше?

Она едва не сказала «до Алана», но сдержалась.

– До моего отъезда в Нью-Йорк.

– Да, очень часто. Ты была очень жизнерадостной.

– Мне ведь было двадцать два, когда мы познакомились?

– Примерно, а что?

– Сейчас мне двадцать семь. Многое изменилось. Теперь я смеюсь меньше. Раньше я пила, чтобы быть ближе к людям, теперь пью, чтобы забыть о них. Не правда ли, смешно?