Оборванные нити. Том 2 - Маринина Александра Борисовна

Рассказ обо всех этих перипетиях, кроме сегодняшнего скандала в горздраве, о котором Ольга пока еще ничего не знала, как раз и занял то время, которое было необходимо, чтобы плов дошел до нужной кондиции. За эти полчаса Сергей успел выпить чаю, уничтожить целую банку маринованных корнишонов и вновь обрести способность внятно излагать. Суть своей беседы с чиновником он поведал уже сам.

— Ни фига ж себе, — протянул Чумичев. — И чего делать?

— В каком смысле? — не понял Сергей. — Что делать с моими диагнозами?

— Да при чем тут твои диагнозы! С детками что делать? Они что, правда, умирают от инфекций? Или, может, педиатры чего-то химичат? Кто виноват-то?

— Да нет, Чума, педиатры-то как раз делают все, что могут, — вздохнул Сергей. — У меня к ним претензий нет, у них и диагностика на уровне, и лечение. Они высококлассные специалисты, они делают все возможное для профилактики инфекционных заболеваний в периоды эпидемий. И борются с этими заболеваниями грамотно.

— Тогда почему детишки умирают? И почему надо так старательно скрывать причины? Ты мне толком объясни, я же понять хочу, может, можно что-то сделать? Ну там — лекарства какие-то закупать, витамины, может, оздоровительные комплексы какие-то строить.

Сергей вздохнул. Что тут объяснишь?

— Экология здесь, Петька, — говно, — сказал он. — Плюс экстремальные условия Крайнего Севера. Вот иммунитет и падает в пропасть. Конечно, нужны витамины, конечно, нужны препараты для повышения иммунитета, и фрукты нужны, и овощи, и оздоровительные комплексы — все нужно, что работает на поддержание и укрепление иммунитета. В нормальных условиях малыши от таких заболеваний не умирают. А здесь — сам видишь, что происходит. Все-таки генетически местные условия не предназначены для европеоидов, не выживаем мы здесь. Нужна не одна сотня лет, чтобы мы приспособились к таким условиям. А Северогорску-то всего сколько? Вот то-то и оно. Так что слова о политической дальновидности означают только одно: нельзя говорить людям, что здесь не рекомендуется рожать детей, потому что чрезвычайно высок риск смерти детей от острых инфекций на фоне вызванного местными условиями снижения иммунитета. Нельзя, понимаешь?

— Понимаю, — хмыкнул Чумичев. — Никто здесь работать не останется, комбинаты встанут, денежки тю-тю, город умрет. Действительно, большая политика. А в Москве-то что? Оля говорила, что у тебя и в Москве такая же беда случилась?

— Ну, в Москве было не совсем так, там речь шла о смерти от вакцинации, а не от инфекции, — заметил Сергей. — Но если бы я посмел вякнуть что-нибудь про вирусные инфекции, результат был бы точно таким же. Понимаешь, схема одна и та же: педиатры из-под себя выпрыгивают, чтобы не допустить заболевания или эффективно и адекватно его лечить, а как тут не допустишь или вылечишь, если у ребенка иммунитет на нуле? Они и сделать ничего не могут. А сказать правду кто ж им позволит? Они-то ее отлично видят, но молчат. Потому что нас за экологию на международном уровне и так долбают. Вот и приходится принимать крайние меры, чтобы не портить статистику. У ребенка явные признаки инфекционного процесса, признаки расстройств иммунной системы, признаки выраженного иммунодефицита, а эксперту велят ставить «синдром внезапной смерти». И приходится ставить.

— Но ты-то не ставишь, — заметил Чума.

— Я-то? — усмехнулся Саблин. — Так я ж малахольный, как обо мне в департаменте здравоохранения говорят. Придурочный. Неуправляемый. Может, ты еще какие эпитеты про меня слышал? Так ты скажи, не стесняйся, я их скоро коллекционировать начну.

Чумичев с удовольствием дожевал последнюю ложку плова, вытер губы салфеткой и протяжно произнес:

— Еще про тебя говорят, что ты оголтелый мракобес и фанатичный склочник.

Ольга рассмеялась, а Саблин призадумался, повторил про себя эти слова несколько раз и удовлетворенно кивнул:

— Пойдет. Спасибо. Могу гордиться. Ежели чего еще услышишь приятного про меня — не сочти за труд, сообщи, пополню коллекцию.

Они просидели за столом до часу ночи, выпили бутылку хорошего виски, который принес Чума, и расстались добрыми друзьями. Все недоразумения остались в прошлом.

Татьяна Геннадьевна Каширина, подойдя к двери своего кабинета, уже в который раз с удовольствием бросила взгляд на табличку:

«Заместитель прокурора г. Северогорска по общему надзору, старший советник юстиции Каширина Т. Г.»

Радовала ее эта надпись. Достойный пик карьеры, начатой много лет назад с должности рядового следователя здесь же, в Северогорске, куда ее еще девочкой привезли родители. От этой мысли всегда поднималось настроение. А ведь так хорошо начинать рабочий день с хорошим настроем!

Хотя сегодня такое настроение могло и плохую службу сослужить: на десять утра она пригласила судебно-медицинского эксперта Саблина, того самого, на которого в последний год идут в прокуратуру бесконечные жалобы. О Саблине она наслышана. И «самотеком» информация шла, особенно из департамента здравоохранения и от прокурорских работников, и сама Каширина кое-какие справки навела, чтобы понимать, что из себя представляет этот возмутитель спокойствия. Теперь пора и лично познакомиться.

В кабинете она придирчиво оглядела себя в зеркале, укрепленном на внутренней стороне дверцы шкафа, и осталась более чем довольна. Волосы лежат хорошо, не зря она оторвала полтора часа от ночного сна, встала пораньше и забежала в салон к «своему» мастеру. С волосами у нее вечные проблемы, никак ей не удается заставить их держаться в такой прическе, как ей нравится. И красить приходится регулярно, потому что природный цвет Татьяне Геннадьевне никогда не нравился и уже лет с двадцати пяти она привыкла жить блондинкой. Так что без мастера, знающего все твои особенности, никак не обойтись.

Китель сидел на статной фигуре безупречно, если и были какие-то жалкие граммы лишнего веса, то их под темно-синей плотной тканью не видно. Да и есть ли они, эти лишние граммы? Татьяна Геннадьевна тщательно следила за весом и предпринимала все необходимые усилия для того, чтобы он ни при каких условиях не превышал определенной раз и навсегда отметки.

А вот глаза надо, пожалуй, поправить. Девочки в салоне сделали ей с утра не только прическу, но и макияж, но сегодня почему-то глаза оказались накрашены не так, как ей нравится. Бледновато. Каширина предпочитала более яркий вариант. Она считала, что при ее типе внешности на глаза и кудри должен делаться особый акцент, а все остальное может уйти в тень. Она достала из сумки косметичку и несколькими умелыми и точными движениями довела очертания век до нужной выразительности. Еще раз осмотрела лицо. Пудра не нужна. Губная помада тоже — губы Татьяна Геннадьевна не красила никогда с тех самых пор, как ей исполнилось лет двадцать шесть — двадцать семь. Просто поняла в один прекрасный момент, что терпеть не может следов помады на краях чашек и бокалов, а также на шариковых ручках или дужках очков, которые она имела обыкновение покусывать в минуты обдумывания чего-то важного.

Ну вот, к рабочему дню она вполне готова. Так кто же ты такой, Сергей Михайлович Саблин? Тупой упертый самодур? Или герой-одиночка? Или нечто среднее между человеком с плохим характером и человеком с неистребимым тщеславием, который с удовольствием затевает склоки и скандалы, но не для того, чтобы сделать кому-то гадость, а исключительно для того, чтобы оказаться в центре внимания? Посмотрим.

Саблин явился точно в назначенное время. В кабинет вошел с таким выражением лица, что можно было не сомневаться: он готовился к очередной схватке и вооружился до зубов. Кашириной даже смешно стало. Она ведь знала, сколько ему лет, и понимала, насколько он моложе. И с кем он драться собрался? С ней, с Кашириной? Господи, ребенок совсем… Сидит напряженный, глаза злые, цепкие, умные, холодные. Ей захотелось погладить его по голове и сказать: «Успокойся, малыш, больно не будет».

— Итак, Сергей Михайлович, давайте обсудим ситуацию со смертью грудных детей за прошлый год в нашем городе, — начала она. — Что у вас происходит с педиатрами? Почему они пишут на вас жалобы? От этих жалоб у меня уже сейф распух. И я как прокурор по общему надзору должна понимать, что в этих жалобах правда, а что — результат ваших плохих отношений с авторами сих эпистол.

Заметив, как дрогнуло лицо эксперта при ее последних словах, Татьяна Геннадьевна добавила с улыбкой:

— Я ведь не первый день на свете живу, Сергей Михайлович, и очень хорошо понимаю, какие составляющие ложатся в основу любой жалобы. Так что вы мне можете пояснить?

Его массивная фигура стала, казалось, еще больше — Саблин выпрямился на стуле, и Кашириной показалось, что это движение причинило ему боль.

— На меня пишут жалобы исключительно потому, что мои экспертные заключения по детским смертям портят общегородскую статистику, — с вызовом произнес он. — Из-за моих диагнозов создается впечатление роста детской смертности от инфекций.