Сон №9 - Митчелл Дэвид

– Это место называется «Бар веселого Рождества».

– Но сегодня девятое сентября.

– Здесь каждый вечер двадцать пятое декабря. Это то, что мы называем детской забавой.

– Возможно, я наивен, но ведь твою девушку могло просто что-нибудь задержать.

– Ты более чем наивен. В каком веке застряла эта твоя Якусима? Стерва кинула меня. Я знаю. Мы с ней договорились. Если бы она хотела прийти, она пришла бы. А теперь я одинок, как новорожденный младенец, и на нее мне наплевать. Наплевать. Но – только не оборачивайся сразу – кажется, прибыл наш утешительный приз. Вон там, в уголке между камином и елкой. Одна в кофейной коже, другая в вишневом бархате.

– Они выглядят как модели.

– Модели для чего?

– Такие на меня дважды не посмотрят. И разу не посмотрят.

– Я обещал оплатить твою выпивку, но не ублажать твое эго.

– Я это и имею в виду.

– Чушь.

– Посмотри, как я одет.

– Мы скажем, что ты роуди^[52] какой-нибудь группы.

– Я даже за роуди не сойду.

– Мы скажем, что ты роуди у «Металлики».

– Но ведь мы же с ними не знакомы.

Даймон закрывает лицо ладонями и хихикает:

– Ах, Миякэ, Миякэ. Для чего, ты думаешь, созданы бары? Ты думаешь, людям нравится платить астрономические цены за дрянные коктейли? Допивай свое пиво. Чтобы внедриться в расположение противника, понадобится виски. Никаких возражений! Взгляни на ту, что в бархате. Представь, как ты зубами развязываешь шнуровку корсажа или что там на ней надето. Ответь просто «да» или «нет»: ты ее хочешь?

– Кто бы не захотел, но…

– Санта! Санта! Два двойных «Килмагуна»! Со льдом!

– Итак, после изнасилования,– как только мы садимся за смежный столик, Даймон начинает говорить в полный голос,– их мир разбит вдребезги. Разрушен до основания. Она перестает есть. Обрезает телефон. Единственная вещь, к которой она проявляет какой-то интерес,– это видеоигры ее покойного сына. Когда мой друг утром уходит на работу, она уже сидит, согнувшись над пистолетом, и пускает мужчин в расход на своем шестнадцатидюймовом «Сони». Когда он возвращается, она и бровью не ведет. Кастрюли так и стоят на столе – ей плевать. Бахбахбах! Перезагрузка. Здесь, в реальном мире, полиция бросила это дело – сексуальные домогательства ночью, на пустынной горе? Забудьте об этом. Большинство мужчин просто не может понять, как подобное может… Иногда наш пол просто приводит меня в отчаяние, Миякэ. Итак. Проходит девять месяцев. Он сходит с ума от беспокойства – помнишь, каким идиотом он выглядел, когда ты вернулся со своей битловской тусовки. В конце концов он обращается за советом к психиатру. «Так или иначе,– выдает тот свое заключение,– ей необходимо вернуться в общество, иначе она рискует погрузиться в состояние трудноизлечимого аутизма». А познакомились они, играя в университетском оркестре: она была ксилофонисткой, он – тромбонистом. Итак, он покупает два билета на «Картинки с выставки»^[53] и уговаривает ее пойти, пока она не соглашается. Сигарету?

Я мог бы поклясться, что, когда мы садились за этот столик, на нем была пепельница.

– Извините.– Даймон наклоняется к Кофе.– Можно?

– Конечно.

– Огромное спасибо. Вечером перед концертом она принимает успокоительное, они одеваются, идут поужинать при свечах в шикарный ресторан, потом занимают свои места в первом ряду. Играют трубы. Ну, знаешь…– Даймон выдувает вступительные такты.– И она застывает. Ногтями впивается ему в бедро. Ее глаза стекленеют. Ее бьет дрожь. Отбросив приличия, он выводит ее из зала, пока у нее не началась истерика. В фойе она объясняет, в Чем дело. Музыкант-ударник – в оркестре – она клянется могилой своих предков, что это он ее изнасиловал.

Бархотка и Кофе прислушиваются.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Почему не пойти в полицию? В девяти случаях из десяти судья говорит, что женщина сама напросилась: слишком высоко юбку задирает; и насильник выходит сухим из воды, подписав бланк с извинениями. Она говорит, что, если он не отомстит за ее поруганную честь, она выбросится с вершины «Токио Хилтон». Итак. Ты его знаешь. Он не дурак. Он выполняет свой долг. Достает пистолет с глушителем, хирургические перчатки. Однажды вечером, пока оркестр играет Пятую симфонию Бетховена, он проникает в квартиру ударника – тот живет один. То, что он там находит, подтверждает рассказ его жены. Порнораспечатки из Интернета, садомазохистская амуниция, наручники, свисающие с потолка, серьезно потрепанная надувная копия Мэрилин Монро. Он прячется под кроватью. Где-то после полуночи ударник возвращается, прослушивает автоответчик, принимает душ и ложится в постель. У моего друга есть вкус к драматическим эффектам: «Даже чудовищу следует заглядывать под матрас!» Бахбахбах!