Носорог для Папы Римского - Норфолк Лоуренс

— Расскажи-ка еще раз, — взмолился Бернардо, — Расскажи о городе.

Да, они тренировались в Эвальдовом пруду, и все пошло не так, как надо, там было глубоко, темно, как ночью, и он чуть не утонул… Он глубоко вздохнул и уставился на пламя костра. Город… Они уже близко и не должны утратить веру. Послезавтра бочка вместе с ним опустится в глубину, к Винете, и уж тогда, если что, вытащить его оттуда, спасти неповоротливое судно не сможет никто. Вот оно стоит, прислоненное к стене, алчное чудище с разверстой пастью, так и готовое его проглотить. На земляном полу лежит стекло. Дубовые поленья потрескивают в костре, к балкам, под которыми вялится Эвальдова селедка, поднимается густой белый дым. Все выглядит и пахнет, как раньше. Сальвестро вспомнил мать, вспомнил, как ее нож вспарывал белые рыбьи брюха, и оттуда, словно пригоршни червей, выплескивались внутренности.

— Ну? — Бернардо терял терпение.

Он вздохнул.

— Был когда-то город, — начал он, — и для людей, живших в нем, был он величайшим городом на свете. И была война, что длилась сотню лет, и был шторм, что длился одну ночь…

— Подожди! — прервал его Бернардо. — Ты пропускаешь. Каким был город?

— Сколько раз я рассказывал тебе эту историю, а, Бернардо? Если ты так хорошо знаешь ее, почему сам не рассказываешь?

— Просто рассказывай как положено. Не перескакивай. Что там насчет его жителей?

— Они были водяным народом, — ответил Сальвестро. — Люди, которые тогда в нем жили, были рыбаками, лодочниками, пиратами, а дома их стояли на болотах. В устьях рек они ставили большие города, самые большие были обнесены бревенчатыми стенами с четырьмя воротами. Один только невольничий рынок занимал не меньше акра, и туда съезжались торговцы — с севера, от ледяных утесов, они приплывали на кораблях, а с засушливых долин юга и с плодородных равнин востока прибывали верхом или даже пешком. Город стал самым богатым на свете…

Ну вот, он вошел в наезженную колею, и рассказ потек сам собою.

— Люди украшали свои храмы серебром, и на каждой из мощенных камнем улиц, в каждом доме столы прогибались под тяжестью яств. Купцы со всех портовых городов менялись там товарами, и со временем само название города стало означать изобилие. Звали город Винетой, и царили в нем мир и благоденствие.

— Вот так-то лучше, — одобрительно проворчал Бернардо. — Это мое самое любимое место, где про еду да про храмы с серебром.

— Да, — кивнул Сальвестро.

Он помнил, как много лет назад сам вот так же сидел у очага, подавшись вперед и напряженно вслушиваясь в слова матери, а она рассказывала о городе, в котором жили их предки, и о его богатствах. В струйках дыма вставали перед его мысленным взором чудесные картины, расцвечивали убогие стены хижины, служившей им жилищем. Так и Бернардо ловил каждое его слово.

— А потом пришли чужеземцы, — сказал он.

— Генрих Лев, — добавил Бернардо, — и его воины.

— Нет, Бернардо, ты забегаешь вперед, Генрих Лев был позже. Либо слушай, либо сам рассказывай. Сначала были…

Он помедлил, забыв, рассказывала про них мать или нет, и наконец уверенно произнес:

— Колонисты! Они назвали здешние земли Новой Колонией. Поначалу их было не так уж много. Они построили церкви и осушили болота, — он снова поймал нить повествования, — рубили лес и косили траву для своих коров. Их становилось все больше и больше, и они ненавидели тех, кто жил здесь до них. Они проклинали их храмы и их бога Святовита, пока Святовит не наслал на них ответное проклятие. И тогда началась война.

— Война длиной в сотню лет, — вставил Бернардо.

— Да, — подтвердил Сальвестро, — в сотню лет, с тысячей сражений, и закончилась она здесь, на острове, когда Генрих Лев дошел до Винеты.

Порою мать делала в этом месте паузу, а порою без остановки шла дальше.

— Они стали лагерем на материке — возле того места, где мы с тобой, Бернардо, переправлялись.

Бернардо энергично закивал — ему не терпелось услышать продолжение, но сам он не очень-то охотно переходил к этой части истории: уж очень она была странной, ни на что не похожей.

— Они видели, как поднимается в небо дым из очагов Винеты. Было холодно, и пролив покрылся льдом. Они могли перейти его в ту же ночь, но остановились — не знаю почему. Они разбили на материке лагерь, и ночью случилась буря.

Он думал о женщинах, детях, священниках, солдатах разбитой армии: все они укрывались за стенами города среди драгоценных каменьев и серебра, сундуков с сокровищами, принесенными в жертву богам, которые не смогли их спасти.