Оскорбление нравственности - Шарп Том

— Я все думаю о том червяке, о котором вы рассказывали вчера. Червяке, который никогда не умирает, — сказал коммандант, пока Мальпурго пытался срезать шкурку с непрожаренного кусочка ветчины. — А что, червяки на самом деле не умирают?

Взгляд Мальпурго выразил сомнения и недоверие.

— Насколько я понимаю, черви тоже смертны и подвержены всем последствиям этого, — ответил он наконец. — Они прекращают свое бренное существование в среднем в том возрасте, который примерно соответствует сорока пяти годам человеческой жизни. — Мальпурго вновь сосредоточился на яичнице, оставив комманданта гадать, что значат слова «прекратить бренное существование» применительно к червяку. Что вообще означает «бренное существование»? По звучанию это скорее напоминает название какого-нибудь радиоприбора.

— Но вы же говорили о червяке, который этого не делает, — сказал коммандант после довольно продолжительных размышлений.

— Чего не делает?

— Не умирает.

— Это была метафора, — ответил Мальпурго. — Я говорил в переносном смысле о рождении заново после смерти. — Под влиянием настырного любопытства комманданта Мальпурго постепенно и неохотно, но втянулся в подробнейшее обсуждение этой проблемы, что вовсе не входило в его планы на утро. Он собирался спокойно поработать у себя в комнате над диссертацией. Вместо этого после завтрака они больше часа прогуливались вдоль реки, и Мальпурго убежденно доказывал, что занятия литературой как бы прибавляют читателю еще одну жизнь. До комманданта его рассуждения доходили с большим трудом. Иногда Ван Хеерден воспринимал отдельную фразу, если она была составлена из слов, смысл которых был ему хотя бы отдаленно понятен. Но по большей части он просто млел от восхищения перед интеллектуальным великолепием своего спутника. Коммандант совершенно не представлял себе, что может подразумеваться под такими понятиями, как «эстетическая подготовленность» или «развитость чувств». Правда, из слов «эмоциональная анемия» можно было сделать вывод, что человеку не хватает твердости характера. Но все это были мелочи, не имевшие никакого значения. Главным же было то, что, по словам мистера Мальпурго — при всех его бесконечных перескакиваниях с пятого на десятое, — выходило, что человек, всерьез занявшийся литературой, может тем самым обрести как бы второе рождение. Во всяком случае, именно такой смысл увидел коммандант в том, о чем говорил Мальпурго. И этот вывод, обретенный от столь образованного и хорошо информированного человека, укреплял в комманданте надежду, что в один прекрасный день он достигнет столь долгожданного внутреннего преображения.

— А как вы думаете, из людей, которым было пересажено сердце, может получиться что-нибудь путное в дальнейшем? — спросил Ван Хеерден, когда Мальпурго сделал в своих разглагольствованиях паузу, чтобы перевести дух. Почитатель Руперта Брука подозрительно уставился на комманданта. У Мальпурго уже не первый раз возникало ощущение, что его просто разыгрывают. Но лицо комманданта светилось какой-то гротескной наивностью, и это действовало разоружающе.

Поэтому Мальпурго предпочел истолковать услышанное так: коммандант весьма оригинально, по-своему, но выдвигает те же самые аргументы в пользу науки, а не литературы, какие приводил Ч. П. Сноу в его знаменитом споре с Ф. Р. Ливисом. Если же коммандант имел в виду что-то другое… Но Мальпурго не представлял себе, о чем еще может идти речь.

— Наука занимается лишь тем, что лежит вне человека, — ответил он. — А надо изменить природу человека изнутри.

— Мне кажется, пересадка сердца именно это и делает, — сказал коммандант.

— Пересадка сердца ни в коей мере не меняет природу человека, — возразил Мальпурго, усматривавший в словах комманданта не больше смысла, чем коммандант — в его собственных. Он вообще не видел никакой взаимосвязи между пересадкой органов и развитостью чувств человека и потому решил сменить тему, пока разговор не потерял окончательно всякий смысл.

— Вы хорошо знаете эти горы? — спросил Мальпурго.

Коммандант ответил, что он сам никогда здесь не бывал, но его прапрадед переходил через них во время Великого похода.

— И он обосновался в Зулулэнде? — поинтересовался Мальпурго.

— Его тут убили, — ответил коммандант. Мальпурго выразил свои соболезнования.

— Около Дингаана,^[38] — продолжал коммандант. — Моя прапрабабушка оказалась одной из тех немногих женщин, которым удалось пережить резню у Черной реки. Зулусы обрушились совершенно неожиданно и зарубили всех насмерть.