К югу от границы, на запад от солнца - Мураками Харуки

— Да, полгода — это много. Зато теперь я, может быть, какое-то время смогу сюда приходить.

— Волшебные слова, — сказал я.

— Волшебные слова? — переспросила Симамото.

— Может быть, какое-то время...

Она с улыбкой посмотрела на меня. Достала из сумочки сигареты, прикурила от зажигалки.

— Иногда я смотрю на тебя и думаю, что вижу далекую звезду, — продолжал я. — Она так ярко светит, но свет от нее идет десятки тысяч лет. Может статься, и звезды-то уже нет. А он все равно как настоящий. Такой реальный... Реальнее ничего не бывает.

Симамото не отвечала.

— Вот ты пришла. Ты здесь. Или, по крайней мере, мне так кажется. Хотя, может, это и не ты, а всего-навсего твоя тень. А ты на самом деле где-нибудь в другом месте. А может, тебя уже нет. Может, ты исчезла давным-давно. Я вообще перестаю что-либо понимать. Протягиваю руку — хочу убедиться, что ты здесь, а ты опять прячешься за этими словечками — «может быть», «какое-то время». Так и будет продолжаться?

— Боюсь, что да. Пока, — вымолвила Симамото.

— Своеобразный у тебя юмор, однако, — сказал я. И улыбнулся.

Она ответила своей улыбкой — словно после дождя тихо раздвинулись тучи и сквозь них пробился первый солнечный луч. Улыбка собрала в уголках ее глаз теплые маленькие морщинки, сулившие нечто необыкновенное.

— Хадзимэ, а я тебе подарок принесла.

С этими словами Симамото протянула мне большой конверт, обернутый в красивую бумагу и перевязанный красной ленточкой.

— Похоже на пластинку, — предположил я, взвешивая конверт в руке.

— Диск Ната Кинга Коула. Тот самый, который мы с тобой тогда слушали. Помнишь? Дарю.

— Спасибо. А ты как же? Память об отце все-таки.

— Ничего. У меня другие пластинки остались. А эта — тебе.

Я рассматривал упакованную в бумагу пластинку с ленточкой; и шум голосов, и звучавшая в клубе музыка уплывали куда-то далеко-далеко, словно их уносило стремительным течением. Остались только мы вдвоем. Все остальное — иллюзия, зыбкие декорации из папье-маше. Настоящими были только мы — я и Симамото.

— Послушай, давай поедем куда-нибудь и послушаем вместе, — предложил я.

— Было бы здорово.

— У меня в Хаконэ дача. Там никто не живет, и стереосистема есть. Сейчас мы туда за полтора часа доберемся.

Симамото посмотрела на часы, перевела взгляд на меня.

— Ты прямо сейчас собрался ехать? — Да.

Она сощурилась, точно всматривалась куда-то вдаль.

— Уже одиннадцатый час. До Хаконэ, потом обратно. Когда же мы вернемся? А как же ты?

— Никаких проблем. Ты как?

Еще раз убедившись который час, Симамото опустила веки и просидела так секунд десять. А когда открыла глаза, лицо ее было совсем другим — словно за эти мгновения она успела перенестись в неведомую даль и вернуться, оставив там что-то.

— Хорошо. Едем.

Подозвав парня, который был в клубе за распорядителя, я сказал, что ухожу, и попросил его сделать, что положено, когда заведение закроется, — опечатать кассу, разобрать счета и положить выручку в банковскую ячейку, куда у нас был доступ и ночью. Проинструктировав его, сходил домой за «БМВ», который стоял в подземном гараже. Из ближайшего автомата позвонил жене и сообщил, что еду в Хаконэ.

— Прямо сейчас? — удивилась она. — В Хаконэ? В такое время?

— Мне обдумать кое-что надо.

— Сегодня, выходит, уже не вернешься?

— Скорее всего, нет.

— Извини, Хадзимэ. Я долго думала и поняла, что глупость сделала. Ты был прав. Акции я продала, все. Приходи домой, хорошо?

— Юкико, я на тебя не сержусь. Совершенно. Забудь ты об этом. Просто я хочу подумать. Мне нужен всего один вечер.

Жена довольно долго молчала, пока наконец я не услышал:

— Хорошо. — Ее голос показался мне страшно усталым. — Поезжай. Только будь осторожен за рулем. Дождь идет.

— Буду.

— Знаешь, я что-то запуталась, — говорила Юкико. — Я тебе мешаю?

— Совершенно не мешаешь, — отозвался я. — Ты тут ни при чем. Скорее, дело во мне. И не переживай, пожалуйста. Мне просто подумать хочется. Вот и все.

Я повесил трубку и поехал к бару. Похоже, все это время Юкико думала о нашем разговоре за обедом, прокручивала в голове, что нами было сказано. Я понял это по ее голосу — такому усталому и растерянному, — и на душе стало тошно. Дождь все лил, не переставая. Я открыл Симамото дверцу машины.

— Ты никому звонить не будешь? — спросил я.

Она молча покачала головой и, повернувшись к окну, прижалась лицом к стеклу, как тогда, когда мы возвращались из Ханэды.