Сила и слава - Грин Грэм

– Во всем виноваты священники, – сказал старик.

– Священники?

– Священники.

– Почему священники?

– Священники.

У его колен кто-то тихо сказал:

– Он сумасшедший. Что с ним говорить.

– Это ты, Катарина? – Помолчав, старик добавил: – Я знаю, тебя нет. Я просто так спросил.

– Вот мне есть на что пожаловаться, – продолжал тот же голос. – Человек обязан защищать свою честь. Ты согласен со мной?

– Честь? Я не знаю, что такое честь.

– Я был в таверне, и ко мне подошел один человек и сказал: «Твоя мать шлюха». Что я мог поделать? У него был револьвер. Тогда я решил ждать, больше мне ничего не оставалось. Он пил пиво, много выпил, а я знал, что так оно и будет, и когда он вышел, пошатываясь, я пошел за ним. У меня была бутылка, и я разбил ее об стену. Ведь револьвера со мной не было. Его родные заручились поддержкой хефе, иначе я бы здесь не сидел.

– Убить человека – страшное дело.

– Ты говоришь как священник.

– Во всем виноваты священники, – сказал старик. – Ты прав.

– О чем это он?

– О чем бы этот старый хрыч ни говорил, слушать его нечего. Я тебе вот еще что расскажу…

Послышался женский голос:

– Священники отобрали у него дочь.

– Почему?

– И правильно сделали. Она незаконнорожденная.

При слове «незаконнорожденная» сердце у него сжалось, как у любовника, когда он услышит из чьих-то уст название цветка, сходное с женским именем. Незаконнорожденная… Это слово пронзало горьким счастьем. Оно приблизило к нему его дочь: вот она, такая незащищенная, сидит под деревом возле мусорной кучи. Он повторил:

– Незаконнорожденная? – словно называя ее по имени с нежностью, скрытой за равнодушием.

– Священники решили, что он не годится в отцы. Но когда они бежали, девочке пришлось вернуться к нему. Куда ей было идти? – Счастливый конец, подумал он, но женщина добавила: – Она, конечно, возненавидела его. Кое-что ей объяснили. – Священник представил себе говорившую: маленький рот, поджатые губы – образованная женщина. Как она попала сюда?

– А почему он в тюрьме?

– У него нашли распятие.

От параши несло все сильнее и сильнее; ночь окружала их точно стеной без всякой вентиляции, и он услышал, как струя мочи ударяет в стенки жестяного ведра. Он сказал:

– Не их это дело…

– Они поступили правильно. Это смертный грех.

– Неправильно учить ребенка ненавидеть отца.

– Они знают, что правильно, что неправильно.

Он сказал:

– Такое могли сделать только плохие священники. Грех остался в прошлом. Их долг учить… учить любви.

– Ты не знаешь, что правильно. А священники знают.

После минутного колебания он отчетливо проговорил:

– Я сам священник.

Это был конец; надеяться больше не на что. Десять лет травли подошли к своему завершению. Вокруг него все смолкло. Тюрьма – как мир: в ней всего было много – и похоти, и преступлений, и несчастной родительской любви. Тюрьма смердела. Но он понял, что в конце концов здесь можно обрести покой, если знаешь, как мало тебе осталось жить.

– Священник? – наконец сказала женщина.

– Да.

– А они это знают?

– Нет еще.

Чьи-то пальцы нащупали его рукав. Голос сказал:

– Зачем вы говорите об этом? Отец, кого здесь только нет! И убийцы и…

Голос, поведавший ему о преступлении, сказал:

– Не оскорбляй меня. Я убил человека, но это еще не значит, что… – Повсюду слышался шепот. Тот же голос продолжал с горечью: – Ты думаешь, я доносчик? Только потому, что когда тебе говорят: «Твоя мать шлюха…»

Священник сказал:

– Доносить на меня никому не надо. Это грех. Когда рассветет, они сами все узнают.

– Вас расстреляют, отец, – сказал женский голос.

– Да.

– Вы боитесь?

– Да. Конечно.

Из угла, где те двое наслаждались, до него донесся новый голос – грубый, настойчивый:

– Мужчины этого не боятся.

– Правда? – сказал священник.

– Будет немного больно. Чего ж вы хотите? Так и должно быть.

– И все-таки, – сказал священник, – я боюсь.

– Зубная боль и то хуже.

– Не каждый такой храбрец.

Голос презрительно проговорил:

– Вы, верующие, все на один лад. Христианство делает из вас трусов.

– Да. Может, ты и прав. Видишь ли, в чем суть, – я плохой священник и плохой человек. Кончать жизнь не покаявшись… – Он смущенно хмыкнул. – Тут невольно призадумаешься.

– Вот-вот. Об этом и речь. Вера в Бога делает человека трусом. – Голос звучал торжествующе, словно говорившему удалось доказать какую-то истину.