Сила и слава - Грин Грэм

– Слушай, что тебе говорят, – сказал священник, наклоняясь еще ближе к застарелому, тошнотворному запаху. – Я пришел сюда, чтобы выслушать твою исповедь. Ты хочешь исповедоваться?

– Нет.

– А хотел, когда писал ту записку?

– Может, и хотел.

– Я знаю, что ты собираешься сказать. Понимаешь? Знаю. Ладно, не будем об этом. Помни, ты умираешь. Не полагайся слишком-то на милость Божию. Господь дарует тебе эту последнюю возможность. Второй, глядишь, и не будет. Как ты жил все эти годы? Теперь твоя жизнь не кажется тебе такой уж роскошной? Ты убивал людей – вот, пожалуй, и все. Любой это может, а потом и его убьют. Как тебя убили. И ничего не осталось, только боль.

– Отец.

– Да? – Священник нетерпеливо вздохнул, наклоняясь еще ближе. У него мелькнула надежда, что американец наконец-то внял ему и выдавит из себя жалкую ниточку скорби.

– Возьмите мой револьвер, отец. Понимаете? Вот тут у меня под боком.

– Не надо мне револьвера.

– Нет, надо. – Американец сдвинул одну руку с живота и медленно повел ею к плечу. Это стоило ему неимоверных усилий: зрелище было невыносимым. Священник строго сказал:

– Лежи спокойно. Револьвера там нет. – Он увидел пустую кобуру у американца под мышкой. Это было первое бесспорное доказательство того, что кроме них и метиса здесь есть кто-то еще.

– Скоты, – сказал американец, и его рука устало замерла там, куда она дотянулась, – на сердце. Он был похож на статую женщины в стыдливой позе: одна рука на груди, вторая – на животе. В хижине было очень душно; над ней стоял мрачный свет надвигающейся грозы.

– Слушайте, отец… – Потеряв всякую надежду, священник сидел у ложа американца; теперь уже ничто не обратит этот неистовый мозг к покою и миру. Может быть, раньше, несколько часов назад, когда он писал эту записку… но порыв пришел и ушел. Теперь он шептал про какой-то нож. Среди преступников существует поверье, будто в глазах мертвеца отражается последнее, что они видели; по христианскому верованию, то же происходит и в душе – в последнюю минуту она запечатлевает отпущение грехов и мир, идущий вслед за жизнью, полной самых гнусных преступлений. А случается, что набожный человек умирает скоропостижно в борделе без покаяния и его якобы чистое житие так и уходит в вечность с пятном греха. Ему приходилось слышать, что раскаяние на смертном одре – выдумка: выходит, будто можно мгновенно искоренить в себе привычку к греху. Не верят, что праведная жизнь может кончиться плохо, а порочная – хорошо. Он решил сделать еще одну отчаянную попытку и сказал:

– Ты же верил когда-то. Постарайся понять – это твоя последняя возможность. В последнюю минуту. Как у разбойника [в Евангелии от Луки (23, 39-43) повествуется о разбойниках, казненных вместе с Христом; один из них перед смертью раскаялся и получил прощение: "И сказал ему Иисус: «истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю»]. Ты убивал людей… может, даже младенцев, – добавил он, вспомнив маленький темный комок у подножия креста. – Но не это главное. Это касается только земной жизни – каких-нибудь несколько лет, и ей конец. Оставь все здесь, в хижине, и уходи навеки… – Мелькнула смутная мысль, что ему самому эта жизнь недоступна, и он опечалился, затосковал… Мир, слава, любовь – это не для него.

– Отец, – настойчиво прошептал голос. – Оставьте меня. Подумайте о себе. Возьмите мой нож. – Усталая рука снова отправилась в путь – на этот раз к бедру. Колени согнулись в попытке повернуть тело на бок, но оно обмякло, силы покинули его, дух отлетел, все кончилось.

Священник стал наспех читать условное отпущение – а вдруг в последнюю секунду, на рубеже между жизнью и смертью, душа раскаялась? Хотя скорее всего и отлетела она, все еще отыскивая нож, чтобы нанести удар чужой рукой. Он молился:

– Боже милостивый, ведь он думал обо мне, ведь это ради меня… – Но в словах молитвы не было веры. В лучшем случае один преступник пытался помочь другому. И, как ни посмотреть на это, ни тот, ни другой ничего хорошего не заслужили.

3

Чей-то голос проговорил:

– Ну что, кончил?

Священник встал и в испуге сделал утвердительный жест. Он узнал полицейского офицера, который дал ему денег в тюрьме, – его темная щеголеватая фигура появилась в дверном проеме, поблескивая крагами на грозовом свету. Он держал одну руку на кобуре и, взглянув на мертвого бандита, сердито нахмурил брови.

– Не ждал меня? – сказал он.