Лунный парк - Эллис Брет Истон

Ни на что не обращать внимания – плевое дело. Следить и контролировать куда сложнее, но именно это от меня требовалось, поскольку теперь я – и.о. главного стража.

Пришло время собрать все воедино, и от этого все стало происходить быстрее. Теперь у меня был список, что нужно проверить пятого ноября.

Поглядеть, что пишут газеты о пропавших мальчиках. (По нулям.) Кроме того, посмотреть, нет ли сообщений об убийстве в мотеле «Орсик». (По нулям.) Утром пятого ноября я последний раз позвонил Эйми Лайт. Ее мобильный был уже отключен.

Я проверил почту. Писем из отделения Банка Америки в Шерман-Оукс, отправленных в 2:40 ночи, больше не приходило.

Я не мог с уверенностью сказать, стал ли ковер в гостиной еще темнее.

Писатель убедил меня, что стал. Но добавил, что это уже не имеет значения.

Мебель была расставлена все так же, как в детстве. Писатель согласился – а затем пожелал проинспектировать внешний вид дома.

Подойдя к стене, смотревшей на дом Алленов, мы увидели, что она продолжает облезать. Розовый стал темнее, и штукатурка проступала все отчетливей, большими округлыми пятнами. Писатель шепнул мне: этот дом превращается в тот, в котором ты вырос.

Я повернул к главному фасаду, где облезающая краска продолжала о чем-то меня предупреждать.

Тут же послышался сладкий прогорклый запах мертвечины. С северной стороны дома была живая изгородь, и, принявшись осматривать ее, я тут же обнаружил кошку.

Она лежала на боку, выгнув спину, желтые зубы стиснуты в мертвенном оскале, кишки присосались к земле, цепляясь за комки грязи. Глаза были крепко сжаты, как мне сперва показалось, от боли.

Когда же писатель заставил меня присмотреться, я понял, что глаза выклеваны.

Земля была пропитана кровью, и внутренности, которые Терби выкорчевал из кошачьей утробы, покрывали цветущий куст, роившийся теперь мухами.

Вообразив, что кто-то наблюдает за тем, как я рассматриваю кошку, я резко обернулся, и черная тень мелькнула за угол.

Это тебе не приснилось, убеждал меня писатель.

Но я не мог представить себе, как Терби поймал кошку.

Как кукла могла это сделать.

Терби – это же просто реквизит из фильма ужасов.

Но часть писателя настаивала на том, что кошку убил именно Терби.

Писатель вполне представлял себе эту сцену: игрушка подстерегает – как часовой, – следит со своей жердочки на подоконнике в комнате Сары, игрушка засекла кошку, камнем вниз, выпускает когти, цепляет кошку под низко постриженной изгородью, дальше-то что? Она что – питается кошками?

Неужели последнее, что видела кошка, – искаженный перспективой птичий клюв и пустое серое небо за ним? Писатель принялся разрабатывать сразу несколько сценариев, но тут вступил я и заставил его понадеяться, что все это неправда. Ведь если я поверю, что виновата игрушка, земля у меня под ногами обратится в мир зыбучих песков.

Но было уже поздно.

И тут я узнал эту кошку.

Я видел ее вчера вечером.

Тогда ее морда была перепачкана красным, и лапа оставила на стекле кровавый след.

Изуродованное тельце у моих ног – домашняя кошка Эйми Лайт.

Я не стал говорить об этом писателю, потому что утром пятого ноября просто не смог бы вынести сценарий, который он предложит, обойдя все препятствия и заставив меня поверить в его мир.

Поэтому, идентифицировав кошку, я моментально вытеснил мысль о ней, чтобы писатель не успел ухватиться за эту деталь и не развил свои жуткие логические построения до той степени, когда все, что нас окружает, тонет во мраке.

Убил кошку Терби или нет – не важно, в любом случае я решил избавиться от него сегодня же.

Я вернулся в дом, чтобы найти его.

Марта повезла Робби и Сару в школу. Роза убиралась на кухне.

Я решил, что если Терби в доме, то он, наверное, лежит как ни в чем не бывало в комнате Сары.

Но его там не было. Это открытие я сделал после беглого осмотра комнаты.

Писатель утверждал, что он прячется. Он говорил, что я должен выманить его из укрытия.

Я спросил писателя, как прячутся неодушевленные предметы.

Я спросил его, как он предполагает выманить неодушевленный предмет из укрытия.

На время это заставило писателя замолчать. В итоге его молчание стало меня беспокоить.

Писатель снова включился, когда я подошел к окну и выглянул на ограду с выпотрошенной кошкой под ней.

Он предложил посмотреть в комнате Робби.

В коридоре возле комнаты Робби я постоял в нерешительности, разглядывая царапины внизу двери, но потом повернул ручку и вошел.

Комната была убрана идеально.

Никогда еще я не видел здесь такого порядка. Все было разложено по местам.

Постель аккуратно заправлена. На полу не валялась одежда. Картриджи видеоигр, DVD и журналы были составлены в ровненькие стопки. Марсианский ландшафт на ковре пропылесосен. С мини-холодильника пропали ряды использованных бумажных стаканчиков. Стол был безукоризненно чист. На подушках кожаного дивана ни вмятинки. Все поверхности блестели. Пахло лаком и лимоном.

Просто образцово-показательная комната.

Без задоринки.

И пусто.

Вроде должно быть спокойно.

Кроме того, чувствовалось серьезнейшее усилие задобрить пространство.

Никто здесь и не жил.

Было в этом что-то жутко неправильное.

И это что-то потянуло меня к компьютеру.

На экране пульсировала луна.

И снова: нерешительность. А потом: необходимость ускорить процесс.

Выстраданная теория Надин Аллен вихрем пронеслась по стерилизованной комнате.

Слово «Небывалия» заставило писателя коснуться мышки.

На экране вспыхнул рабочий стол.

Я знал, что наверху никого, но все равно обернулся.

Я щелкнул «Мои документы», встал и закрыл дверь.

Когда я вернулся к столу, на мониторе значился список примерно ста документов «Ворд-перфект».

Я стал покрываться испариной.

Я прокрутил до конца списка, где нашел десять документов, откуда-то скачанных.

В названиях файлов стояли инициалы.

Писатель моментально распознал имена.

МК, должно быть, Маер Коэн.

ТС, наверно, Том Солтер?

ЭБ – Эдди Берджесс.

ДВ: Джош Волицер.

КМ равно Клиэри Миллер.

Я щелкнул «КМ», и тут же выскочило окошко с требованием ввести пароль.

А зачем ограничивать доступ к документу?

Он не хочет, чтобы ты его читал, прошептал писатель.

Пока я осматривал комнату, писатель гадал, какой же у Робби пароль.

Писатель искал способ его узнать.

Может, Марта знает пароль, подумал он.

Я оторвал глаза от компьютера и поймал свое отражение в огромном зеркале.

Мужчина, одетый в штаны цвета хаки, красный джемпер-поло и белую футболку, припал к компьютеру сына, жутко потея. Я снял джемпер. Но менее нелепо выглядеть не стал.

Я вернулся к компьютеру.

И стал впечатывать слова, которые, по моему мнению, могли что-то значить для Робби.

Названия лун: Титан. Миранда. Ио. Атлас. Гиперион.

Ни одно слово не подошло.

Писатель ничего другого и не ожидал и бранил отца за растерянность.

Склонившись над компьютером, я не заметил, как дверь за моей спиной стала медленно открываться.

Писатель сказал, что я вроде бы закрыл дверь.

Он даже предположил, что я ее запер.

Я держался версии, что оставил ее приоткрытой.

Пока я печатал неподходящие пароли, дверь настежь распахнулась, и в комнату проникло нечто.

И когда писатель решил набрать «Небывалия», я понял, в чем Надин была не права.

Не просто Небывалия.

Но – страна Небывалия.

Страна Небывалия – вот куда уходили пропавшие мальчики.

Не просто Небывалия, а страна Небывалия.

Писатель потребовал немедленно набрать «страна-небывалия».

Это и был пароль.

И когда экран заполнило цифровое фото Клиэри Миллера, открывавшее длинное письмо, датированное третьим ноября и начинавшееся словами «Привет, РД», в комнате Робби вскрылась еще одна глубокая трещина. (РД – это Роберт Деннис.) Я замер, когда за моей спиной послышалось щелканье.

Не успел я обернуться, как раздался высокий визг.

Терби стоял в дверях, расправив крылья.

Это была уже не птица. Это было что-то иное.

Он стоял как вкопанный, но что-то шевелилось под его оперением.

Присутствие Терби – и все, что он наделал, – избавило меня от страха, и я рванул к нему.

Я схватил его, накинув на него джемпер, и ждал, как он на это отреагирует. Мультяшные губы под клювом раскрылись, обнажив неровный ряд клыков, о существовании которых я и не подозревал.

Черная морда блестела влажными глазками, перья встали дыбом, когда я набросил на него свитер.

Но когда я поднял игрушку, борьбы не последовало.

«О'кей, – сказал я себе, – Сара ее не выключила. Игрушка может разгуливать по собственному хотенью. Вот и пошла по коридору. И зашла в комнату.

Дверь я не закрывал. Просто Сара, уходя в школу, забыла выключить игрушку».

Я медленно стянул с Терби джемпер; птица неприятно пахла, была мягкой и податливой и слегка подрагивала в моих руках.