Рябиновый мед. Августина - Знаменская Алина

Ася взглянула на него. Лев не улыбался. Его профиль был четок, линии рта суровы. Янтарь глаз сверкал в дрожащем пламени свечей.

— А что вас привело сюда? Не детские же мечты о принце на коне? — спросил он.

— Вовсе нет. После гимназии надо как-то жить. У меня не осталось никого из близких, сюда меня привел случай.

— Что же вы станете делать теперь?

— Я не успела подумать об этом. Наверное, стану сельской учительницей.

— Вам нужно выйти замуж.

Он держал ее за руки. И торжественная суровость обстановки, и тишина ночи, и полумрак — все заставляло придавать словам особый смысл. Возможно, в иное время, в иной обстановке те же слова показались бы не более чем дружеским советом. Теперь же они были исполнены особого смысла. Звучали как предложение. Если бы это было так!

Наутро Лев верхом отправился в город. Его не было целый день. Он вернулся злой, раздраженный, сразу заперся в своей комнате и к ужину не вышел.

В день похорон в замок привезли Ирину Николаевну. Теперь она лишь отдаленно напоминала ту уверенную в себе экстравагантную даму, что хозяйничала в замке неделю назад. Ирина Николаевна согнулась, стала будто бы меньше ростом и больше походила на тень, чем на прежнюю хозяйку.

Полковник пил, закрывшись у себя в кабинете. Прислуга была предоставлена самой себе. Сразу после похорон доктор исчез. Впрочем, Ирина Николаевна, похоже, и не заметила его исчезновения. Ася не знала, чем помочь и как поддержать хозяйку. Та тенью бродила по замку и что-то тихо бормотала. Лев подошел было к ней, но она прогнала его, сказав безразлично:

— Оставьте меня в покое…

Ася все же налила в склянку капель и подошла к хозяйке:

— Ирина Николаевна, выпейте.

— Что? — Та обернулась и взглянула на девушку так, будто впервые видела. — Августина? Она любила вас… Чужих всегда легче любить, чем своих. Вы не находите?

— Я… я не знаю. Я привязалась к Лизе, и мне жаль…

— Это я виновата. Я одна виновата. И Бог наказал меня, и правильно.

— Зачем вы так?

— Вы еще очень молоды. Вы не знаете, как сладок бывает грех. Так сладок, что человек готов все самое дорогое забыть, пренебречь… Всегда есть выбор… Но сладость греха манит, очень сильно манит…

Ася всерьез опасалась за рассудок Ирины Николаевны и стояла перед ней со своими каплями, думая лишь об одном — уговорить хозяйку выпить лекарство.

— Я ведь столько Лизоньку по врачам возила. И на воды, и за границу… А потом мне люди подсказали — к старцу, в пустынь. Поехала я, упала в ноги, плачу. А старец тот… знаете, что мне сказал?

— Что же? — Ася терпеливо дожидалась, когда хозяйка выговорится и согласится выпить капли.

Если мать действительно желает блага своему чаду, то должна сама сделаться святой.

— Сделаться, святой?

— Такая малость, правда? — Ирина Николаевна вымученно засмеялась — Я тогда разозлилась. Не желала нравоучения слушать. Хотелось, чтобы старец воды из колодчика дал или слово такое целительное над Лизой проговорил, а ничего этого не было. Он больше не стал со мной говорить, прогнал.

— И что же… потом?

— Потом… Потом мы взяли для Лизы доктора…Потом меня арестовали. Потом Лизы не стало!

Ирина Николаевна вдруг громко, надрывно засмеялась, затем лицо ее исказилось и смех перешел в рыдания. Ася протянула склянку с каплями, но Ирина Николаевна неловко взмахнула рукой, склянка упала на ковер.

— Помогите же кто-нибудь! — испуганно закричала Ася. На ее зов подоспел урядник.

— Нам пора, — объявил он. И Ирина Николаевна покорно поднялась и, безучастная, последовала за ним.

Стояло как раз то пограничное время суток, когда день, изжив себя, не успел перейти в вечер. В замке еще не зажигали ламп, и было не слишком приятно идти по сумеречному коридору мимо детской, в которой совсем недавно лежала больная девочка.

Стараясь не смотреть в сторону приоткрытой двери, Ася все же поймала боковым зрением какое-то легкое движение в детской. Ей почудилось, будто белая ткань проплыла на фоне окна. Холодея от внезапно нахлынувшего ужаса, Ася остановилась напротив двери.

— Кто здесь?

Несколько секунд из детской не доносилось ни звука. Затем дверь, скрипнув, отворилась. Перед Асей предстала горничная Татьяна с тряпочной куклой в руках.

— Татьяна?! Зачем вы здесь? Вы напугали меня!

От испуга Ася почти кричала. На лбу выступили холодные капли.

— Вы тоже меня напугали. Я подумала, что это… она.

— Кто — она?

— Покойница. Будто вы не знаете. Вы ведь тоже так подумали? Покойники всегда являются за своими вещами. Если умер молодой, то уж наверное.

— Являются? — холодея спиной, переспросила Ася.

— Молоденькая она была, не нажилась. Наверняка нынче явится…

— Что вы такое говорите! — нарочно громко вскричала Ася. Ей хотелось развеять ужас, который нагнетала Татьяна. Но почему-то получалось плохо. — Зачем вы куклу взяли?

— Надобно куклы и вообще все вещи покойницы вниз снести. Чтобы она наверх не пришла. Пусть уж внизу…

— Глупости! — как можно решительнее проговорила Ася. — Положите все на место.

— Как знаете. Ваша комната рядом… Ежели вы не боитесь, тогда конечно. Только вас она больше любила, к вам и придет. Это уж как пить дать.

— Ступайте! — строго сказала Ася и уже в спину Татьяне добавила: — Это суеверия! Живых надо бояться, а не мертвых.

Ей так удачно пришли на ум слова батюшки Сергия.

Некоторое время Ася чувствовала себя довольно бодро. Но вдруг поняла, что в огромном левом крыле она осталась сейчас одна. Совсем одна. За окном начинался дождь. И как обычно в самом начале, капли дождя противно царапали по стеклу, будто невидимый зверек задумал своими коготками привлечь внимание той, что была внутри. А если Лев тоже уехал? Поехал следом за Ириной Николаевной?

Ася поспешила зажечь лампу. Свет, пятном отражаясь в окне, создавал иллюзию чьего-то присутствия там, в темноте за окном. И этот кто-то видел ее, Асю, наблюдал каждое движение.

Если бы он был здесь! Держал бы ее за руку, как прошлой ночью… Страхи отступили бы сами собой!

Дождь усиливался, настойчиво колотил каплями в стекло, белые всполохи начавшейся грозы освещали комнату мертвенным светом. Гром за окном, смешиваемый с шумом ветра, заставлял с возрастающим беспокойством прислушиваться к звукам. Казалось, что звуки везде — в комнате за стеной, в коридоре, на верхнем этаже…

Тени, отбрасываемые предметами в свете керосиновой лампы, казались неестественно огромными. Ужас разрастался вместе с ними, заполнял комнату. Вот страх уже заполнил все темные места — в шкафу, под кроватью, за ширмой… Только круг, обрисованный светом лампы, еще оставлял слабую надежду на спасение. Теперь она явственно слышала шорох в конце коридора. Ася распахнула дверь, выскочила из комнаты, держа перед собой лампу как щит.