Мир глазами Гарпа - Ирвинг Джон

— Траханые писатели! — пробормотала Хелен.

— Харри просто ее не ценит, да он и не способен оценить, насколько талантлива его жена! — Гарп и сам удивился, услышав собственный голос.

— О господи! — прошептала Хелен. — В первый и последний раз я пытаюсь спасти чей-то брак — если не считать моего собственного!

Ей потребовалось шесть месяцев, чтобы дать Харри «мягкую отставку», и в течение этих шести месяцев Гарп виделся с Элис так часто, как только мог, хотя каждый раз предупреждал ее, что их «квадрат» вскоре должен распасться. Говоря это ей, он словно предупреждал и себя самого, ибо его страшила мысль, что Элис придется отдать другому.

— Все теперь иначе — для нас четверых, — неубедительно повторял он, — а потому должно вскоре прекратиться.

— А ф какой фтати? — спрашивала Элис. — Я фто-то не замечаю, чтобы у наф фто-то прекратилофь, верно?

— Пока что нет, — соглашался Гарп. Он читал ей вслух все написанное ею, а потом они так страстно занимались сексом, что даже струйки душа причиняли боль возбужденному телу Гарпа, не говоря уж об одежде.

— Мы ничего не должны прекращать, — твердила Элис. — Мы должны делать это, пока можем.

— Но ты же понимаешь, что это не может длиться вечно? — говорил Гарп Харри, когда они играли в сквош.

— Понимаю, я все понимаю, — соглашался Харри. — Но это так хорошо! И это пока еще длится!

Любит ли он Элис? — спрашивал себя Гарп. О та!

— Да, да, — говорил Гарп, энергично кивая. В эти минуты он думал, что любит ее.

Но Хелен, которую меньше всех радовал их «квадрат», начинала страдать по-настоящему; и когда она во всеуслышание заявила, что с нее довольно, пора положить этому конец, то не скрывала своей радости. Зато остальные трое не скрывали грусти, сознавая, что лишь она одна будет теперь ходить сияющая, а все они погрузятся во мрак добровольной разлуки. Без формального объявления обе стороны установили полугодовой мораторий на встречи друг с другом — кроме абсолютно случайных. Естественно, Хелен и Харри продолжали видеться, поскольку работали на одной кафедре. А Гарп часто встречал Элис в супермаркете. Однажды она нарочно наехала на них с Уолтом своей нагруженной продуктами тележкой; маленький Уолт испугался, поскольку его буквально зажало между бесчисленными пакетами и банками, да и дочка Элис выглядела не менее напуганной.

— Я ифпытываю нафтоятельную потребнофть хотя бы в нефнафительном контакте! — заявила Элис. И как-то вечером, очень поздно, когда Гарп и Хелен уже легли спать, позвонила Гарпу. Трубку сняла Хелен.

— Харрифон у ваф? — спросила Элис.

— Нет, — сказала Хелен. — А что случилось?

— Его нет фо мной! — сказала Элис. — Вот что флучилофь! Я жду Харрифона ффю ночь!

— Хочешь, я приеду и посижу с тобой? — предложила Хелен. — А Гарп поищет твоего Харрисона.

— А Гарп не может пофидеть фо мной? — схитрила Элис. — А ты бы пока поифкала Харрифона.

— Нет, — строго сказала Хелен. — Я приеду и посижу с тобой. По-моему, так будет лучше. Гарп вполне справится с поисками.

— А я хочу Гарпа! — заявила Элис.

— Извини, но его ты получить не сможешь, — отрезала Хелен.

— Профти меня! — зарыдала Элис в трубку, а потом исторгла целый поток бессвязных слов, которые Хелен разобрать не смогла и передала трубку Гарпу.

Гарп проговорил с Элис около часа. Искать «Харрифона» никто и не подумал. Хелен чувствовала, что и без того проделала огромную работу, полгода держа себя и других в ежовых рукавицах, и ожидала, что все остальные хотя бы постараются вести себя адекватно и будут контролировать свои чувства.

— Если Харрисон опять трахает студенток, я действительно ему башку разобью! — сказала Хелен, когда Гарп наконец повесил трубку. — Вот подонок! А кстати: если твоя драгоценная Элис такая уж замечательная и талантливая писательница, то почему же она не пишет? Если ей есть что «фказать», то чего же она выбалтывает все это по телефону?

Гарп понимал, что время все расставит по своим местам. И действительно, время вскоре доказало, как он заблуждался насчет одаренности Элис. У нее, возможно, и был свой собственный, довольно милый «голосок», но она абсолютно ничего не могла довести до конца; она так и не дописала ни свой первый, ни свой второй роман — за все те годы, что они были знакомы с Флетчерами. Да и за все последующие годы тоже. На бумаге она могла очень красиво сказать все что угодно, но — как заметил Гарп в разговоре с Хелен, когда окончательно пресытился Элис, — никогда не была способна добраться до конца. До конца чего угодно. Она не могла «офтановитьфя».

Харри тоже разыграл свою партию не слишком умно. В итоге университет отказался возобновить с ним контракт — горькая утрата для Хелен, которая действительно очень ценила Харрисона как друга. Однако от той студентки, которую Харрисон некогда бросил ради Хелен, оказалось не так легко отделаться; она самым подлым образом донесла на кафедру, что ее соблазнил преподаватель — хотя, разумеется, еще вопрос, кто кого соблазнил. Коллеги Харрисона изумленно подняли брови. И разумеется, поддержку Хелен, когда решался вопрос о продлении контракта с Харрисоном Флетчером, попросту не приняли всерьез — ибо брошенная девица весьма откровенно описала свои отношения с Харри.

Даже Дженни Филдз — со всеми ее убеждениями и вечной защитой женщин — была согласна с Гарпом в том, что должность преподавателя университета, так легко доставшуюся Хелен (тем более что она была моложе бедняги Харри), следует считать сугубо формальным жестом со стороны английской кафедры. Вероятно, кто-то сказал, что на кафедре нужна женщина на должность адъюнкт-профессора, и тут как раз подвернулась Хелен. Похоже, так считала и сама Хелен; она хотя и не сомневалась в своей компетентности и высокой квалификации, но понимала, что отнюдь не эти качества обеспечили ей контракт в университете.

Однако Хелен ни с какими студентами интрижек не заводила. Пока что. А Харрисон Флетчер совершенно непростительным образом позволил своей сексуальной жизни стать для него главнее работы. Но в итоге он нашел себе другую работу в другом месте, и, возможно, остатки дружбы между Гарпами и Флетчерами уцелели как раз благодаря тому, что Флетчерам пришлось уехать. И в результате они встречались в лучшем случае раза два в год; расстояние как бы растворило в себе возможные тяжкие обиды и душевные муки. Элис могла «выговаривать» свою безупречную прозу Гарпу только в письмах. Соблазна коснуться друг друга или хотя бы столкнуться тележками в супермаркете более не существовало, и все понемногу успокоились, превратившись в широко распространенную разновидность друзей, — иными словами, были друзьями, когда получали друг от друга весточку или порою встречались. А в иных случаях даже не вспоминали друг о друге.

Гарп выбросил в мусорную корзину свой второй роман и начал второй второй роман. В отличие от Элис, Гарп был все-таки настоящим писателем — не потому, что писал лучше и изящнее, чем она, но потому, что хорошо знал обязанности каждого художника, каждого творческого человека; в его собственной формулировке это звучало так: «Ты растешь, только завершая одно произведение и начиная другое». Даже если все эти «начала» и «концы» — просто иллюзия. Гарп писал не быстрее других и не больше; просто он всегда работал, держа в уме мысль о завершении начатого.

Его вторая книга оказалась несколько разбухшей — в плане объема. Он знал, что виной тому избыток энергии, оставшийся ему от Элис.

Книга была полна мучительных диалогов и секса, который заставлял обоих партнеров страдать, испытывать чувство вины и желание снова и снова возвращаться в объятия друг друга. Этот парадокс отметили несколько рецензентов, которые называли подобное «хождение по кругу» то «блестящим», то «тупым» литературным приемом. Один критик сказал, что роман «горько правдив», однако поспешил подчеркнуть, что именно горечь и обеспечила ему вечный статус «классики низшего порядка». Если бы автор несколько уменьшил количество этой горечи, рассуждал далее критик, то «из-под нее вынырнула бы еще более чистая правда».

Но куда больше чуши понаписали относительно главной темы романа. Один рецензент упорно развивал мысль, что роман Гарпа, похоже, утверждает, что сексуальные отношения способны открыть человеку самого себя, однако, вступив в половую связь, люди, похоже, теряют ту глубину души, которой обладали. Гарп сказал, что никакой «главной темы» у него вообще не было, а одному интервьюеру весьма ворчливо объяснил, что писал «не серьезную комедию о браке, а сексуальный фарс». Позднее Гарп пояснил, что «уже сама по себе человеческая сексуальность превращает в фарс любые серьезные намерения».

Но что бы ни говорил Гарп — и что бы ни писали рецензенты, — книга успеха не имела. Уже одно ее название «Второе дыхание рогоносца» смущало практически всех, даже критиков и рецензентов. Книга расходилась гораздо хуже предыдущего романа, и, хотя Джон Вулф уверял Гарпа, что такое часто случается именно со вторыми романами, Гарп впервые в жизни почувствовал, что потерпел поражение.