Слабая женщина, склонная к мелонхолии - Волчок Ирина

— Нигде.

— Вот как…

Тугарин смотрел на нее с выражением лица типа «при разводе вы с мужем не поделили имущество». Ася вздохнула, сделала выражение лица типа «а я ведь помочь хотела» и суховато напомнила:

— Господин майор, вы собирались довести до моего сведения какую-то информацию.

— Да, конечно, довести, а как же, — спохватился Тугарин. — Спортивная машина, раскрашенная как божья коровка, во всем городе действительно одна. Принадлежит Константину Сергеевичу Панееву, сыну полковника Панеева, Сергея Матвеевича.

— Это который заместитель начальника всей местной ментуры? — вспомнила Ася. — Дядя Сережа… Ай-я-яй… Он что, Гонсалесу действительно дядя?

— Близкий друг отца. Со школы дружат. Учились вместе, служили вместе, даже воевали вместе. В Афганистане. Потом жизнь развела. Но все время встречались. Иногда в отпуск вместе ездили, со всеми домочадцами. Каждый старшего сына в честь друга назвал. Сыновья уже не так дружат, у каждого свои интересы… Но всегда хорошие отношения поддерживали.

— До тех пор, пока один не удрал с места преступления, стреляя на бегу в другого?

— Нет! — Тугарин с досадой хлопнул себя ладонями по коленям, выбрался наконец из кресла и выпрямился во весь рост. — В том-то и дело, что Панеев-младший не мог ниоткуда удрать, стреляя на бегу… Он вообще не может бегать. Тяжелая травма в детстве. Он даже ходит с трудом. С палочкой. Хромает сильно… Да и Гонсалес убегавшего не опознал. В общем, это не Костя Панеев был.

— Может быть, за рулем сидел? — предположила Ася. — Ждал того, который удрал.

— И не ждал. Он в это время правда далеко был. На даче у приятеля. Праздновали они там что-то. Все на видео снимали. Время зафиксировано.

— В шесть утра? — удивилась Ася.

— И в шесть, и в семь, и в восемь… Они вообще только к полудню спать разбрелись. Та еще компания. Художники. Богема. Но к делу не причастны.

Ася насторожилась. Он сказал: художники. Ну и что? Может быть, и ничего. Пытаясь ухватить мелькнувшую мысль — даже не мысль, а какой-то смутный образ, — она неожиданно для себя спросила:

— Господин майор, вы, случайно, не знаете — в городе есть еще машины той же марки, что у Панеева-младшего? Любого цвета…

— Есть, — хмуро ответил Тугарин. — Чертова прорва таких машин. Ничего народ живет, не бедствует. Двадцать четыре машины. И всех цветов. Да мы проверяли, их не перекрашивали. Все с родным цветом бегают.

— Всех цветов — это хорошо, — задумчиво пробормотала Ася. Смутный образ становился четче. — Всех цветов — это утешает и даже радует… А среди родных цветов красный есть? Или оранжевый… Ведь у божьей коровки пятна черные, да? А основной цвет какой?

— Мама дорогая… — Тугарин шагнул к ней, наклонился, сгреб в охапку, поднял в воздух и прижал к груди. — Что ж вас в медицину понесло, а?… Вам же у нас надо работать… Но мы-то как лопухнулись, мама дорогая… А ведь вариант — сто процентов… И всего две красные… И оранжевая одна…

Он прижимал ее к груди, как куклу, и радостно бормотал у нее над ухом, и, кажется, даже не замечал ее реакции. Хотя и замечать было особо нечего. Ася даже не поняла, как это произошло: вот она сидит на стуле, старательно формулирует мелькнувшую мысль — а через долю секунды уже барахтается у него в руках… И даже не барахтается. Сначала от неожиданности попыталась оттолкнуться руками от его каменной груди, но к этой каменной груди ее прижимали такие же каменные руки. Наверное, так чувствуют себя замурованные в стену. А что может сделать замурованная в каменную стену слабая женщина? Только радоваться, что пока может дышать. Правда, не без труда.

Интересно, а говорить может? Надо бы попытаться что-нибудь сказать. Ася попыталась:

— Господин майор, не могли бы вы поставить меня на пол?

Получилось немножко придушенно, но Тугарин услышал, понял, перестал бормотать и осторожно поставил ее на пол. Попятился, наткнулся на кресло, сел и растерянно сказал:

— А глаза-то у вас черные… А вчера серые были. А Гонсалес говорит, что вчера черные были. А сегодня сказал, что серые… Это что же значит, а? Тоже колдовство? Или хитрость какая-нибудь? Или линзы? Или, может, это от освещения? Или еще отчего-нибудь?

— От черных мыслей, — недовольно проворчала Ася и осторожно потрогала бока: наверняка у замурованных в каменную стену остаются синяки. — Господин майор, у меня к вам тоже есть вопросы. Вы в состоянии вести осмысленную беседу?