Слабая женщина, склонная к мелонхолии - Волчок Ирина

— Спокойно, — быстро сказал квадратный. — Спокойно, спокойно… Это может быть и случайностью. Подумаешь — разговаривает! Может быть, закурить попросил… Вы к нему хотите подойти? Только успокойтесь…

И Ася почему-то сразу успокоилась. Хотя уже знала, что никакой случайности быть не может. И закурить Роман не мог попросить. Он сроду не курил. Активный отдых, здоровый образ жизни… Нет, не случайность. Но все равно успокоилась. И сказала совсем спокойно:

— Это не случайность. Роман не курит… И я не собиралась к нему подходить. С какой стати? Я уже далеко отъехала. И так сегодня задержалась, а меня дети ждут.

— Дети? — Квадратный, похоже, сильно удивился. — К-какие дети? То есть… Не один ребенок, да? Двое? Маленькие?

— Почему это двое? — тоже удивилась Ася. — Ничего не двое. Четверо. И почему это маленькие? Всякие. То есть и маленькие тоже есть. И средние. И большие… Вернее, большой только один. Но это — дело времени. Они так растут, так растут… Не успеешь оглянуться — все большими станут. Ну все, доклад окончен. До завтра. Конец связи.

Она сунула телефон во внутренний карман куртки, опять натянула перчатку, поправила сдвинутый во время разговора шлем и понеслась по вечернему городу, с наслаждением ощущая силу и не ощущая никакой меланхолии.

Глава 4

Дети действительно ее ждали. После дневного дежурства — вечером, после ночного — утром. Они всегда ее ждали. Соня два раза даже в школу опоздала. Ася два раза задержалась после ночного дежурства, и Соня просто не пошла в школу, пока ее не дождалась. После второго такого случая Ася провела со всеми серьезную воспитательную беседу. Об экстренных операциях, которые бывают — тьфу-тьфу-тьфу — не часто, но когда бывают, то о конце дежурства думать было бы странно и даже противоестественно. Во время таких операций хирургу необходимы спокойствие духа и предельная концентрация внимания. А какое спокойствие и какая концентрация могут быть у хирурга, если он будет думать не о том, как спасти зрение человеку, а о том, что некоторые дети не идут в школу, как положено, а сидят, как хотят, дома и ждут его?… В смысле — хирурга. В смысле — ее, Асю. Так что не надо ее расстраивать. Надо делать, что положено, соблюдать режим и думать своей головой. Все все поняли? Ну и хорошо. Пора понимать, все-таки большие уже.

Ничего они не большие. Соврала она квадратному про больших. Никаких больших, никаких средних — все четверо маленькие. Даже Митька маленький, несмотря на свои четырнадцать с половиной лет и метр семьдесят семь длины. Ширины у Митьки практически не было. Только что плечи, но и те как из фанеры вырезаны. Если в профиль — так, ерунда, какие-то незначительные сантиметры. Сухостой. Шест на ходулях. Спасибо еще, что здоровенький.

Митька, наверное, услышал ее мотоцикл издалека — когда она подкатила к дому, он уже ворота открывал. Ухватился за руль, нетерпеливо затоптался, дожидаясь, когда она слезет, — и тут же взгромоздился в седло сам, со счастливым вздохом. Ну и какой же он большой? Совсем ребенок. Дорвался до взрослой игрушки. Митьке было раз и навсегда запрещено гонять на мотоцикле по улицам… То есть не навсегда, а до тех пор, пока права не получит. Вот он и подкарауливал Асю после дежурств, чтобы прокатиться хоть по двору, десять метров от ворот до старого сарая, преображенного его стараниями во вполне пристойный гараж.

Ася, снимая на ходу перчатки и шлем, пошла к дому, с каждым шагом, как всегда, ощущая возвращение. Это она за собой заметила чуть ли не с первого дня, с того самого дня, когда Светка и примкнувшие к ней товарищи привезли ее, спящую, растерянную и — не будем скрывать — просто больную в дом тети Фаины. В чужой дом. С тех пор, возвращаясь даже после короткого отсутствия в этот фактически и сейчас чужой дом, она каждый раз чувствовала, что возвращается к себе. Двадцать три неторопливых шага от ворот до крыльца, и с каждым шагом чужое, постороннее, раздражающее или просто не важное, что окружало ее или жило в ней там, за пределами этого дома, уходило, растворялось, исчезало и забывалось. Если что-то не исчезало и не забывалось — значит, это было нужным для дальнейшей жизни. Примета такая. Незабытое становилось предметом размышлений и переживаний. Оставалось в ее жизни навсегда. Главное — это чтобы именно в доме все обдумать и пережить. Дом на эти процессы влиял как-то очень правильно.

Однажды Ася поделилась с тетей Фаиной своими соображениями о влиянии дома на ее умственные процессы и общее состояние психики.