Клоака - Доктороу Эдгар Лоренс

«Телеграм» была вечерней газетой. К двум часам, самое позднее к половине третьего, номер обычно бывал сверстан, а к четырем — тираж готов к продаже. В пять часов я шел в заведение Каллагена, брал кружку пива и, став к стойке, покупал у разносчика газет свежий номер нашей «Телеграм». Самое большое для меня наслаждение — читать свою газету так, словно это не я ее создатель. Ощутить чувства рядового читателя, воспринимающего новости, замечу, отредактированные мною, как некую априорную данность, данность, ниспосланную некой высшей силой, — это, знаете ли, объективная вещь в себе, это настоящее, ни с чем не сравнимое, небесное наслаждение.

Что еще нужно для того, чтобы удостовериться в незыблемости мирового порядка? Дубовая стойка бара Каллагена? Надо мной была крыша из потемневшей жести, позади — некрашеные дубовые столы и стулья, под ногами пол, выложенный из восьмиугольных плит и присыпанный чистыми опилками. Правда, сам Каллаген, краснолицый, страдающий тяжелой одышкой мужчина, был поистине несчастным владельцем собственного заведения, на двери которого за несколько лет неоднократно появлялось предупреждение о лишении лицензии. Такие вот дела могут иногда твориться, даже если в баре солидная дубовая обивка. Что мне еще было надо? Наверное, нужен был мальчишка-газетчик, который врывался в заведение и с порога начинал трубным гласом предлагать «Телеграм». Но я соврал бы, утверждая, что мальчишка всегда был один и тот же. Жизнь этих ребятишек нельзя назвать спокойной. За свои места они дрались до крови кулаками и зубами, обходясь друг с другом с невиданными хитростью, бесстыдством и жестокостью. Они были готовы платить отступные, чтобы только раньше всех получить свою порцию газет. Они носились по крутым лестницам и звонили в двери, сталкивали один другого с подножек конки, перебегали дорогу прямо перед мордой лошади, чтобы, поймав ваш взгляд, немедленно подлететь к вам и, сунув вам в руку газету, поднести к вашему лицу раскрытую в требовательном жесте ладошку прежде, чем вы успевали вымолвить хотя бы слово. Молва утверждает, что из таких мальчишек со временем выходят государственные мужи, финансисты и железнодорожные магнаты. Но я не помню, чтобы хоть один издатель признал, что его благосостояние держится на хрупких плечиках восьмилетних мальчишек. Если даже правда, что из этих маленьких сорвиголов выходят финансисты и сенаторы, то мне такие случаи неизвестны. Мне известно только, что в большинстве своем они умирают очень рано — от венерических и легочных болезней. А те, что выживают, отличаются крайней моральной неустойчивостью.

Волей-неволей, мне приходилось часто вспоминать о Мартине Пембертоне, добровольно впавшем в нищету сыне человека, от которого сын отказался или который сам отказался от такого сына: так или иначе мне нравились добротные, обоснованные и бестактные суждения Мартина — у этого парня была редкостная уверенность в себе! Однажды вечером я читал свою газету у Каллагена и поражался отвратительному содержанию культурной страницы. Куда, черт возьми, запропастился Пембертон, думал я. К тому времени я не видел Мартина уже несколько недель. В тот самый момент, а, может быть, теперь мне кажется, что это случилось в тот самый момент, итак, в тот самый момент в дверь пивной вошел посыльный и вручил мне пакет от моего издателя. Этот издатель имел дьявольский нюх, всегда точно зная, где я нахожусь. В пакете оказалось два послания, касающихся Пембертона. Во-первых, там находился журнал Браминов, если так можно выразиться, журнал высшей литературной касты — «Атлантик мансли», в котором была отчеркнута статья небезызвестного Оливера Уэнделла Холмса. Этот Холмс обрушился на неких невежественных нью-йоркских критиков, которые не проявили должного благоговения по отношению к трем литературным гениям Новой Англии: Джеймсу Расселлу Лоуэллу, Генри Уодсуорту Лонгфелло, и Томасу Уэнтуорту Хиггинсону. Хотя имена оскорбителей не были названы, я сразу понял, что Пембертон — один из них. Я вспомнил, что в начале года публиковал статью Пембертона об этих достославных авторах. В статье той, среди прочего, говорилось, что у данных писателей имена намного длиннее и интереснее, чем их произведения. К компании великих был причислен и сам Холмс.

Ну что ж, эта статья была забавна, но вторая тоже порадовала и немало. Ее автором являлся не кто иной, как Пирс Грэхем, писатель, роман которого Мартин Пембертон очень тщательно раскритиковал, а я поспешно напечатал его рецензию, кажется, это было в апреле и шел дождь.