Деньги - Эмис Мартин

— Они не в себе, — кивнула Мартина, — это снижает пафос.

— Еще бы. Давай, не тяни, расскажи, что тогда стряслось. Мочи нет терпеть.

— Ты действительно ничего не помнишь? Или только притворяешься?

Я подумал и ответил:

— Сил моих на это не хватает. Может, если напрячься, я бы и вспомнил— но напрягаться нет никаких сил... Кто там был хоть?

— Те же; кто и в прошлый раз. Только мои друзья. Друзья Осси — они все... Та дама из «Трибека таймс», Фентон Акимбо — писатель из Нигерии. И Стэнвик Миллс, знаток Блейка и Шекспира. Осси хотел расспросить его о «Двух веронцах».

— И... что? — Ну и компания, подумал я. — Что дальше-то было?

И она рассказала мне, что было дальше. Как выяснилось, ничего особенно страшного. Я вздохнул с облегчением. Между нами говоря, я даже впечатлился. Судя по всему, я ввалился в без четверти десять с тремя бутылками шампанского, которыми, кажется, пытался жонглировать, и тут же все выронил. Кухня, сказала Мартина, превратилась в джакузи. Изрядно приподнятый, я уселся за стол. Потом я двадцать пять минут рассказывал анекдот.

— Господи Боже. Какой еще анекдот? Очень неприличный?

— Не помню. Ты тоже так и не вспомнил. Что-то о жене фермера? Да, и о коммивояжере.

— О Господи. А потом что?

Потом я заснул. Не просто отрубился за столом, о нет. Я встал, зевнул и потянулся, и метким броском рухнул на ближайшую кушетку. Потом я храпел, сопел и скрипел зубами почти три часа, пока не вскочил в начале второго, бодр и полон сил. Все уже ушли. Ятоже ушел. Потом вернулся. Потом опять ушел.

— А что я говорил Фентону Акимбо? Говорил что-нибудь?

— В каком смысле?

— Ну, там, не обзывал черным ублюдком, или еще как?

— Нет-нет. Ты только рассказывал этот свой анекдот, и все.

— Просто здорово.

— Правда, ты кое-что сказал мне. Когда уходил первый раз.

— Что?

Она улыбнулась, несдержанно, во весь рот — не по-взрослому. Как девчонка-сорванец. Которой она, в глубине души, по-прежнему оставалась. Да ну, какое там в глубине — почти на поверхности, в пределах непосредственной досягаемости.

— Ты сказал, что любишь меня.

И рассмеялась, все тем же своим диковатым смехом. На нас стали оглядываться, и она смущенно прикрыла рот ладошкой.

— А ты что сказала?

— Я? Сейчас, попробую вспомнить... Сказала: «Не дури».

— Может, это и правда, — высказался я, осмелев. — Ин вино... как там это, ну, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, и все такое.

— Не дури, — ответила Мартина.

Правда же, она производит впечатление нормального человека — по сравнению с прочими моими знакомцами? С другой стороны, у нее всегда были деньги — никогда не было так, чтобы денег у нее не было. Деньги беспечно фигурируют в покрое и фактуре ее одежды, в замшевости сумочки, в блеске волос и яркости губ. Длинные ноги прошли изрядный путь, и не только сквозь время. Розовый язычок владеет французским, итальянским, немецким. Выжидательные глаза повидали многое и ожидают увидеть гораздо больше. Еще в юности она придирчиво отбирала кавалеров, элиту — небо и земля по сравнению с обычным сбродом, нерегулярными войсками, наемниками, рядовыми срочной службы. Улыбается она проницательно, возбужденно и игриво — но также невинно, поскольку деньги приносят ощущение невинности, если были с вами всю дорогу. Как еще можно тридцать лет проторчать на этой свете, оставаясь свободной? Мартина не светская женщина. А какая? Это-то и непонятно.

— Кстати, — сказал я, — а откуда ты всегда в курсе, когда я в Нью-Йорке и когда лечу обратно?

— От Осси, — пожала она плечами.

— А он откуда знает?

— Он же все время мотается туда-сюда. Наверняка у вас там есть какие-нибудь общие знакомые.

— Тогда понятно, — произнес я.

— Как там... твоя подружка?

— Селина.

— Точно. И как вы там? С ней? Вместе?

Я подумал и сказал — или, может, за меня высказался один из моих голосов:

— Не знаю. В смысле... ну, бывает же, что с кем-то, а все равно один.

— ...Она красивая?

— Есть такое дело, — отозвался я. — А как Осси?

Она ничего не ответила.

— Он тоже красивый, — проговорил я.

Но она так и не ответила. Вместо этого она спросила, как я думаю, почему я столько пью, и я сказал, как я думаю, почему столько пью.

— Я алкоголик, — сказал я.

— Никакой ты не алкоголик. Просто жадный мальчишка, которому больше нечем заняться. Тебе еще не надоело?

— Надоело. И давным-давно. Еще как надоело.