ЭмоБой - Соя Антон

Но одно дело решить, другое — осуществить свои планы. Один он никогда не справился бы с разъедающими душу страданиями, сомнениями, самокопаниями и самообвинениями. Ему повезло. У него была Мания.

Вернувшись с Тру-Паком и Покойником в Эмомир, Эгор извинился перед новыми друзьями и пошел куда глаз глядел, лишь бы подальше от проклятого дворца. Он долго бродил по Эмотауну, не обращая внимания на разбегавшихся от него, как от чумы, кукол. Рассвет менял закат, и наоборот, но розово-черная унылая гамма вокруг не менялась, как не менялись и пыльные улицы с обшарпанными кукольными домами. Эгор страдал, болел душой и, как раненый зверь, хотел только одного: отлежаться где-нибудь в укромном тихом месте, наедине со своей болью. Он шел и шел, не разбирая дороги. Глаз туманили слезы обиды на все миры, а за спиной противно ныли сложенные крылья, которым он не позволял расправиться усилием воли. Наконец он больно стукнулся головой о стену, вытер глаз и посмотрел вокруг. Он стоял в глухом тупике. Дом, который перекрывал улицу, был не грязно-розовым, как остальные, а иссиня-черным, как тоска Эмобоя, и смотрел на мир пустыми глазницами оконных проемов. «Отлично, — подумал Эгор, — это то, что надо». Черная, треснувшая вдоль дверь подъезда болталась на одной петле. Эгор поднялся по лестнице, оставляя в пыли глубокие следы, как космонавт на Луне. Входы в квартиры зияли пустыми проемами. Эгор шагнул в ближайший, выбрал комнату поменьше и потемнее и лег на спину к противоположной от окна стене, положив под голову сумку.

«Мне никто не нужен, — думал он. — Буду здесь лежать, закрыв глаз, пока не скроюсь под толстым слоем пыли. Если я не могу умереть, буду жить воспоминаниями. У меня было классное детство. Буду жить им. Может быть, когда я все повспоминаю, попрощаюсь с ним и смогу забыть, я начну жить новой жизнью. Может быть… А может быть, и нет. Главное, что я лежу здесь один и мне никто, никто не нужен. Меня никто, никто не найдет».

Мягкий, обволакивающий поцелуй в губы наполнил Эгора электричеством, пропустив ток желания через все тело. Не успев испугаться, он открыл глаз и провалился в бездонные черные колодцы на лице Мании.

— Но откуда ты? Как ты меня…

Кукла нежно, но решительно не дала Эгору договорить, закрыв его рот еще более откровенным и продолжительным поцелуем. Рот Эмобоя, а затем и все тело наполнились теплым сладким спокойствием. Быстрые руки Мании неуловимыми движениями побежали по усталому телу Эгора, раздевая его, и не успел он опомниться, как понял, что занимается с куклой любовью на пыльном бетонном полу, а вокруг них распускаются тяжелым алым бархатом колючие розы наслаждения.

Так началась новая жизнь Эмобоя, наполненная любовью Мании. Для безглазой куклы дарить свою любовь было так же естественно, как для Эгора плакать. Она любила Эмобоя во всех известных смыслах этого слова и ничего не просила взамен. Тело ее оказалось неожиданно мягким, податливым и жарким, оно ежесекундно менялось в руках Эгора и под его чреслами, стараясь доставить ему как можно больше удовольствия. Наконец-то Эгору открылось настоящее значение слова «отдаваться». И отдавалась кукла ему так ненавязчиво и деликатно, что казалось, что она боится, что любовник ее вот-вот прогонит. Иногда у Эгора возникало ощущение, что стоит ему махнуть на нее рукой, и Мания покорно поплетется прочь. Но ему вовсе не хотелось расставаться с ней. Мания наполнила его жизнь новым, простым и очень приятным смыслом и полностью отвлекла от дурных мыслей. Образ Кити еще витал где-то в далеких заоблачных высях памяти, но ее улыбка приносила все меньше боли. А потом Эгор научился вызывать в голове образ Кити без всяких душевных мук, обнимая и целуя при этом отзывчивую куклу. Они занимались любовью часами, а может быть, сутками. Эгор оказался неутомимым любовником, да и Мания не знала усталости. Созданное для любви кукольное тело идеальных пропорций всегда было готово ответить на ласки Эгора и принять в себя всю его боль и отчаяние, которые постепенно таяли, замещаясь в душе юноши прохладной пустотой.

Шли дни. Они не знали, сколько прошло времени с первого поцелуя, они почти не отдыхали, им не нужны были еда и сон, и все их страстные соития сплелись в один тугой канат охрипших от оргазмического рыка связок Эгора. О прошедших днях напоминали лишь задубевшая, как подошва, кожа на любовном орудии Эмобоя и заросшая дикими цветами комната. Эгор и Мания теперь обитали не на пыльном бетоне, а в густой траве, среди маков, ромашек, васильков и незабудок. Стены и потолок поросли плющом и цепкими лианами, покрытыми дурманящими ярким цветом и немыслимым запахом тропическими цветами. Любовники постоянно царапались о колючки розовых кустов, все больше теснивших их к центру комнаты-поляны. И никаких насекомых, только цветы, цветы, цветы. Их пьяные зовущие ароматы слились в один афродизиачный поток, пропитавший тела и мысли. А какие красочные сочные цветы роняли на них свой нектар! Но ни один из этих цветов не притягивал взгляд Эгора так, как тот, что постоянно радовал его своим бесстыдным жаром и стыдливой нежностью, идеальной формой росистых лепестков и сладким дурманным благоуханием, кружащим моментально пустеющую голову, — великолепный цветок Мании, вершина совершенства. А как приятно было будить упругие бугорки обычно невидимых сосков куклы. О том, что он занимается любовью с куклой, Эгор старался не думать. Он вообще старался не думать, и это у него неплохо получалось. Он перестал обращать внимание на пустоты ее глаз и места сочленения головы, рук и ног с прекрасным туловищем. Мания просто была чудесным подарком судьбы, давшим ему возможность позабыть про страдания. Она зализывала его раны в прямом и переносном смысле, и Эгор начинал подумывать, что это и есть счастье. Они почти не разговаривали. То есть сначала совсем не разговаривали, а когда в комнате стало трудно дышать от ароматов удовольствий и цветов и нереальная реальность Эмомира смешалась с галлюцинирующим безумием вселенной запахов и чувств, они стали рассказывать друг другу коротенькие истории, которые всегда заканчивались ласками, по сути став неотъемлемой частью любовной игры.