Психодел - Рубанов Андрей

– Честно говоря, я вашу квартиру по-другому представляла.

– Как?

– Ну... Вы такой суровый. А тут у вас обои в цветочек и духами пахнет...

Кирилл разглядывал ее, не стесняясь. Специально сделал три шага в сторону – и созерцал. Учтиво хмыкнул:

– Что же, у суровых людей не может быть цветочков на обоях? Или у меня должны кинжалы малайские по стенам висеть и скальпы врагов?

– Что-то типа того.

– Ну, скальпы, они... Некрасиво смотрятся. Вы, кстати, присаживайтесь, я принесу еще кофе... От времени человеческая кожа сильно ссыхается... Если вы когда-нибудь видели мощи святых, вы поймете. А развешивать кинжалы – это, по-моему, вообще дурной вкус...

– Вот, – сказала Мила. – Я всё искала это слово. Вкус. Откуда у вас такой вкус, Кирилл?

– Не знаю, – с сожалением ответил хозяин, ушел в кухню и продолжал оттуда, звучным баритоном:

– Папа мой полжизни в лагерях просидел, там и помер... Про деда почти ничего неизвестно, кроме того, что он был лихой человек, бродяга и убийца... Мама – простейшее советское создание, лимита из Пензенской области... Откуда у меня вкус? Слушайте, Люда, какой тут особенный вкус? Где вы его видите? Если человек варит кофе на родниковой воде и отличает глинтвейн от грога – это не вкус. Это любовь.

– К себе? – спросила Мила, борясь с желанием заглянуть под диван или в ящики комода.

Кирилл вернулся, поставил перед ней поднос, сам садиться не стал, отошел, привалился спиной к стене. С вежливой обидой ответил:

– Почему «к себе»? К еде. К пище.

– Тогда вы просто сноб.

– Я? Сноб? Слушайте, есть хорошее место, там быстро лечат излишний снобизм. Называется «тюрьма».

– Ах да. Я всё время забываю... По вам не скажешь, что вы там были...

Кирилл усмехнулся, вдруг ловко устроился на полу, по-турецки, упер ладони в широко расставленные колени, цыкнул зубом.

– А так?

Мила засмеялась.

– Теперь похоже. Слушайте, я не прощу себе, если не спрошу... А вы там... Ну, с мужчинами...

Хозяин поморщился.

– Нет. Никакой педерастии. Помилуйте. Это отвратительно. Пидоры были во всех камерах, куда я попадал, но к ним ходили только самые дикие, синие уголовники. Которые – всю жизнь по зонам. Тюремный пидор – он, как правило, пидором быть не хочет, он сидит себе под шконкой, грязный, тихий, чтоб склонить его к этому делу – надо либо какой-нибудь жратвы хорошей ему дать, сигарет, чаю... Либо, наоборот, силой заставить. В лучшем случае он тебе рукой поможет... Ужасно это всё, Людмила, и гадко. Между мужчиной и мужчиной не может быть секса. Любовь – да. Но не физическая. Допустим, в армии у меня был друг – я его очень любил. Меня к нему тянуло. Мы были единомышленниками, мы вместе мечтали... Если его не было рядом, я скучал, мне его не хватало. Это была не дружба, нечто большее, духовная близость, родство... – Хозяин посмотрел на нее с сомнением, словно опасался недопонимания. – Или вот Борис... Я люблю Бориса. Он на самом деле как брат мне... Но это не значит, что я хочу делать с ним любовь.

Она поставила чашку, помолчала; хозяин ждал; она решилась.

– А что вы хотите с ним сделать?

Кирилл посерьезнел.

– Давай на «ты».

Она кивнула.

– Давай. Что ты хочешь с ним сделать?

– Я собираюсь освободить его, – он коротко провел ладонью по воздуху. – От всего, что ему не принадлежит.

– Например?

– Например, от тебя.

– Ты считаешь, что я ему не принадлежу?

– Конечно, нет. Ты гуляешь сама по себе.

– А если...

Она на миг поколебалась, потом подумала: «Какого черта?» – и резче, чем было нужно, продолжила:

– А если я его люблю?

– Ну и люби, кто тебе мешает? Я не претендую на твою душу и сердце. Только на тело и разум.

– Насчет тела – понятно. Но зачем разум?

Хозяин поморщился и возмущенно поднял брови, словно услышал глупость.

– Ты не поняла, – сказал он с раздражением. – Я не козел похотливый. Я тебя пальцем не трону, пока сама не захочешь.

– Я тебя не хочу, – сказала она.

– Тогда почему ты здесь?

– Я приехала за вещами. Ты сказал, что забрал из милиции мои вещи и готов их отдать...

– Ты могла бы прислать Бориса.

– Он против этой затеи. Он не знает, что я здесь.

– Ты могла попросить, и я бы всё привез к тебе домой.

– О боже. Нет. Я воспитанная женщина. Ты делаешь мне услугу, ты спас мои шубы и драгоценности – я не могу капризничать и просить. Ты сказал, что мне лучше приехать к тебе, – я приехала. Если ты решил, что я должна заплатить... ну... натурой...