Суббота - Макьюэн Иэн

Отправляясь в 1982 году на первую встречу с будущим тестем — прямо с парома в Бильбао, где они с Розалинд в первый раз занимались любовью, — выпускник медицинской школы Генри Пероун твердо решил, что не позволит обращаться с собой снисходительно или фамильярно. Он — взрослый человек, профессионал в своем деле не хуже любого поэта. С подачи Розалинд он прочел «Гору Фудзи», вошедшую во все сборники; однако вообще-то стихов не читал, о чем честно сообщил в первый же день за ужином. Но Иоанн в то время вдохновенно творил новый цикл «Без погребения» (то был последний продуктивный период его творчества, как выяснилось потом), и его не заинтересовало, что читает или не читает на отдыхе молодой врач. И позже, когда на столе уже стоял скотч и молодой доктор не соглашался с ним ни в вопросах политики (Иоанн обожал Маргарет Тэтчер), ни в музыке (бибоп извратил джаз), ни в суждениях о Франции — коррумпированной стране, Иоанн ничего, кажется, просто не замечал.

На следующее утро Розалинд сказала, что напрасно Генри так старался привлечь к себе внимание. Он этого совершенно не хотел, и замечание показалось ему обидным. Больше он не пытался спорить с Иоанном, но все равно ничего не изменилось — ни после того первого вечера, ни после свадьбы, ни потом, когда появились дети, ни двадцать с лишним лет спустя. Пероун держится на расстоянии, а Иоанн, вполне этим довольный, благосклонно взирает поверх его головы на дочь и внуков. С виду они вежливы, но в глубине души не слишком лестного мнения друг о друге. Пероун не понимает, как можно посвятить жизнь поэзии — делу, на его взгляд, несерьезному, этакому хобби, вроде собирания грибов; его раздражают мелкое тщеславие и бурный темперамент Иоанна, он, хоть убей, не в силах понять, чем таким особенным пьяница поэт отличается от любого другого пьяницы; а Грамматик — его нынешний гость — видит в Пероуне еще одного филистера, да еще из породы медиков — грубых и скучных материалистов, которым он не доверяет тем больше, чем сильнее от них зависит.

Есть и еще одна проблема, которая, естественно, не обсуждается. Дом на площади, как и замок, мать Розалинд Марианна унаследовала от своих родителей. Когда она вышла за Грамматика, вся семья поселилась в лондонском доме, там выросли Розалинд и ее брат. Марианна погибла в автокатастрофе, и завещание ее ясно гласило: Сан-Фелис — Иоанну, лондонский дом — детям. Четыре года спустя после свадьбы Генри и Розалинд, обитавшие в то время в крохотной квартирке в Арчуэе, взяли ссуду, чтобы выкупить половину дома у ее брата, мечтавшего о квартире в Нью-Йорке. А потом был радостный день переезда. Все эти операции совершались при полном согласии всех сторон. Однако, бывая у них в Лондоне, Грамматик ведет себя так, словно возвращается домой, словно он здесь — благосклонный хозяин, а они всего лишь жильцы. Или, может быть, Генри слишком болезненно это воспринимает, поскольку в его жизни отцовское место пустует. Так или иначе, это его раздражает: если так необходимо встречаться с тестем, то лучше уж во Франции.

Направляясь к дверям, Пероун напоминает себе, что, несмотря на выпитое шампанское, должен как следует скрыть свои чувства: три года прошло после того, что Тео назвал, на манер викторианского детектива, «Происшествием с Ньюдигейтской премией», и задача сегодняшнего вечера — помирить деда с внучкой. Она покажет ему сигнальный экземпляр книги, он напомнит, кому юная поэтесса обязана своим успехом, и все пройдет как нельзя лучше. С этой благой мыслью Пероун открывает дверь — и в самом деле, его тесть стоит в двух-трех шагах от порога, в длинном шерстяном пальто с поясом, в фетровой шляпе и с тростью, картинно откинув голову, и холодный свет фонарей льется на его чеканный профиль. Скорее всего, он позирует для Дейзи.

— А, Генри! — говорит он с явным разочарованием. — А я сейчас смотрел на башню…

Грамматик не двигается с места, и Пероуну приходится шагнуть за порог и подойти к нему.

— Я, — продолжает Грамматик, — пытался увидеть ее глазами Роберта Адама, когда он разбивал этот сквер. Что бы он о ней сказал, как думаешь?

Башня высится над оголенными кронами платанов, над реконструированным фасадом на южной стороне площади — огромная, сверкающая стеклом и сталью, с шестью круговыми террасами, гигантскими спутниковыми тарелками, и над всем этим — светящийся узор неоновых колец. Маленький Тео любил спрашивать у отца: а если башня упадет, то на нас? — и приходил в восторг, когда отец отвечал: точно, прямо нам на голову! Пероун и Грамматик еще не поздоровались, не пожали друг другу руки, так что разговор выглядит отрывочным и бессмысленным, словно светский обмен репликами на каком-нибудь банкете.