Бэтман Аполло - Пелевин Виктор

Вдруг в комнате заиграла музыка — нежная мелодия из трех повторяющихся нот. Сначала я решил, что это «Blackberry» в режиме будильника. Но звук был слишком громким. А потом матовая белая стена превратилась в огромный экран, и я увидел пульсирующее красное сердце с черной звездой в центре.

— Аполло зовет, — вздохнула Софи. — Мне надо идти.

Она принялась быстро одеваться.

Меня очаровало ее маленькое черное платье — такое, я считаю, обязательно должно быть у каждой красивой женщины. Ажурные черные чулки, которые она натянула вслед за ним, понравились мне значительно меньше — в них было уже что-то вульгарное.

Потом она исчезла за одной из дверей — и через минуту вынырнула с алым овалом вместо рта. Я в жизни не видел губной помады ярче — она, кажется, даже флюоресцировала. Мало того, с плеча Софи теперь свисала на золотой цепочке сумочка из черной крокодиловой кожи. Поглядев на меня, Софи сложила губы сердечком, оставив между ними маленькую черную дырочку — и я узнал эмблему Leaking Hearts с ее плеча. То, до чего ее сократила жизнь и судьба… И все, что я думал о вульгарности ее наряда, вдруг смыло волной жалости.

Софи отвела от меня глаза и кивнула на перекладину над диваном.

— Повиси пока, — сказала она. — Я постараюсь быстро…

— А где здесь выход? — спросил я. — На всякий случай?

— Здесь нет выхода. Лифт без кнопок — он сам знает, куда тебя везти… Аполло осторожен, Рама. К нему может приблизиться только тот, кого он ждет…

Часть стены поднялась вверх, и Софи скрылась в коробке лифта.

Я решил послушаться ее совета. Пользоваться стремянкой было непривычно, но удобно. Оказавшись над серединой дивана, я свесился с перекладины и закрыл глаза.

В собственном хамлете мне хватало нескольких секунд, максимум минуты, чтобы впасть в сладкое оцепенение. Но сейчас покой и равнодушие никак не приходили. Может быть, дело было в жутковатом магнетизме императорского корабля, в тревожном психическом фоне, от которого я все время пытался отвлечься — и не мог.

Кем Софи приходится императору? И почему живет с ним на одном корабле? И почему, почему я опять забыл ее об этом спросить?

У меня из головы никак не шел ее наряд. Ничто так не подчеркивает женскую красоту, как униформа недорогой проститутки — просто потому, что подразумевает немедленную и легкую доступность. Хотя подразумевание это может быть совершенно ложным — и чаще всего является провокацией.

Женщина будущего — это одетая шлюхой феминистка под защитой карательного аппарата, состоящего из сексуально репрессированных мужчин… Только дело тут не в женских происках, думал я, засыпая. Женщина ни в чем не виновата. Разгул феминизма, педоистерии и борьбы с харассментом в постхристианских странах — на самом деле просто способ возродить сексуальную репрессию, всегда лежавшую в основе этих культур. Как заставить термитов строить готические муравейники, соблюдая стерильную чистоту в местах общего пользования? Только целенаправленным подавлением либидо, его перенаправлением в неестественное русло. Поворотом, так сказать, великой реки. А поскольку христианская церковь перестала выполнять эту функцию, северным народам приходится обеспечивать нужный уровень половой репрессии с помощью своего исторического ноу-хау — тотального лицемерия. Сплошной агрегат «М5», Аполло будет просто счастлив…

— Рама, очнись!

Долгая мысль о женщинах и термитах никак не давала мне проснуться — она словно приклеила меня к вязкому и глубокому сну, который я не мог стряхнуть. Наконец это удалось.

И тогда я понял, что спал очень долго.

Это было ясно по тяжести, свинцом залившей все мое тело. Такое бывало только после нескольких суток в хамлете. Сон, который мне снился, не оставил о себе никакой памяти — а одну усталость. Уж не был ли это тот самый American Dream?

— Рама, ты проснешься когда-нибудь?

Голос Софи звучал совсем рядом, но я почему-то вдруг перестал понимать, где нахожусь. Я только помнил, что раньше был в ее комнате.

Сделав усилие, я заставил себя открыть глаза — и действительно увидел перевернутую Софи, стоящую возле дивана. Она успела переодеться — теперь на ней была зеленая шелковая пижама, расшитая черными драконами. Эти драконы мне сразу не понравились, потому что напомнили ее рассказ о шее Аполло.

— Сейчас, — прошептал я, — подожди… Я слезу…

— Не двигайся, — сказала она. — Виси, так лучше. Давай поиграем на прощанье.

— Как? — спросил я.

— Я завяжу тебе глаза. Ты так любишь?

— Еще не знаю, — ответил я. — Мне их никогда не завязывали. Или не развязывали, я теперь уже не уверен ни в чем…

Мои глаза перекрыла широкая и прохладная зеленая лента. Кажется, пояс от ее пижамы.

— Где ты была… Столько времени…

— А что, долго, да? — спросила она виновато.

Теперь я ничего не видел.

Я почувствовал, как ее пальцы расстегивают мои брюки — и удивился, что на мне брюки. Насколько я помнил, я не надевал их перед тем, как залезть на перекладину. А потом…

— Ой, вот только этого не надо, — сказал я. — Пожалуйста. Я так от этого на службе устал, ты себе не представляешь.

— Может, тебе руки связать? — спросила она. — Я могу.

— Я серьезно, — сказал я. — Ты что, не понимаешь почему? Хочешь побыть Великой Мышью?

— Я намного круче, — ответила Софи. — Я великий дракон.

Я подумал, что она, наверное, чуть ревнует меня к Гере. Не к нынешней, а к прежней. Да и кто разберется в женских чувствах? Женщина сама их редко понимает, это я выяснил уже давно — когда первый раз укусил человека другого пола…

Выходило у нее, однако, совершенно замечательно. Я даже не представлял, что такое бывает. Однако расслабиться и получить удовольствие у меня не получалось. Я с тоской понял, что меня ждут большие проблемы с Иштар. Не из-за левой интрижки — такое случалось и раньше. А из-за сравнения между Софи и Иштар в области главной специализации подземной богини. Я не мог его не сделать, и оно было не в пользу Иштар. Совсем… И еще — вряд ли мне удастся утаить, что я назвал наши отношения «службой».

— Нравится? — спросила Софи.

— Очень, — сказал я, сдерживаясь из последних сил. — Где это ты, спрашивается, так научилась? И когда?

— Сомкнутые веки, — продекламировала Софи протяжно. — Выси, облака. Воды, броды, реки. Годы и века…

Опять цитирует, подумал я. Как же они надоели со своей транскультурной вежливостью… Кто это, кстати? Бродский? Всю учебу забыл. Надо будет обновить культурную линейку…

— Кто тебе нравится из русских поэтов? — спросила Софи.

— Набоков, — сказал я.

Я не то чтобы особенно его любил — просто был уверен, что человек с такой фамилией действительно писал стихи: во время учебы я принимал препараты из его сильно разбавленной ДНА и даже помнил пару строчек. «My sister, do you still recall как Ельцин бился мордой в пол…» Ну или что-то в этом роде. Хотя бы не ударю лицом в грязь.

Софи немедленно принялась читать новый стих:

Лишь в этот момент я понял, что процедура, которая вызвала у меня столько противоречивых чувств, не прерывалась ни на секунду.

Я и не хотел, чтобы она прерывалась, потому что никто и никогда не делал этого со мной таким волшебным способом. Я упивался каждой секундой, поэтому аналитические способности моего мозга были несколько ослаблены.

Но даже в таком состоянии я сумел сообразить, что Софи никак не могла одновременно сводить меня с ума — и декламировать стихи. И в тот самый момент, когда это до меня окончательно дошло, действие ее губ и язычка стало необратимым.

Но в самой сердцевине моего наслаждения — совершенно, надо сказать, неземного, — уже образовалась черная звездчатая трещина, которая за несколько секунд превратила все происходящее в боль. Боль и тоску.

Это наваждение, понял я. Обман… Какая-то галлюцинация или сон…

— Софи, перестань, — попросил я тихо. — Мне больно.

И хоть я назвал ее «Софи», я уже не был в этом уверен. А она все читала эти чудовищные стихи. Мало того, с каждой секундой ее голос становился ниже, словно рядом со мной умирало электрическое сердце древнего магнитофона… Все ниже и ниже — пока в моих ушах не зарокотал мужской бас:

На последней строчке голос стал настолько низким, что остановился совсем — и затих. Меня наконец оставили в покое.