Бэтман Аполло - Пелевин Виктор

Я обратил внимание на это «если».

— Прибыв в замок, — продолжал Энлиль Маратович, — ты уже будешь undead.

— А что произойдет в замке?

— Ты получишь все требуемые объяснения. И обучишься великому древнему мастерству. То же самое случилось когда-то со мной — и глубоко изменило мою жизнь. Ты вернешься сюда другим. И станешь одной из могучих опор, на которых покоится наш ампир…

Возможно, Энлиля Маратовича вдохновила на эту метафору желтая колоннада, окружавшая дом Ваала Петровича. Только эти квадратные колонны, насколько я мог судить, выполняли чисто декоративную функцию — и ничего не держали.

— Место, куда ты отправляешься — не обычный физический замок, в который может попасть кто угодно. Это порог лимбо. Сейчас ты все равно не поймешь природы происходящего. Но ты должен знать, что это место — одна из наших святынь. Наша Мекка, если угодно. Туда по обычаю отбывают в специальном гробу.

— Вы действительно хотите, чтобы я в него лег? — наморщился я. — Вы серьезно?

— Абсолютно, — сказал Энлиль Маратович. — Это древнейший обычай, Рама. Такая же важная черта вампоидентичности, как черный цвет.

— Чем я буду дышать?

— Там есть вентиляция. Но она особо не нужна. Все время путешествия ты будешь в трансе. Мы дадим тебе специальную микстуру из смеси баблоса со снотворными травами и красной жидкостью ныряльщиков, прошедших это посвящение. Ее делают для таких путешествий уже тысячи лет. Локи все приготовил.

Локи показал мне маленькую черную бутылочку — и почему-то ее вид успокоил меня. А может быть, дело было в слове «баблос», на которое любой вампир реагирует одинаково.

— Когда надо будет ехать?

— Прямо сейчас.

Я опять почувствовал спазм страха.

— Но меня никто не предупредил!

— Никого не предупреждают, — сказал Энлиль Маратович. — Все должно быть внезапным, как смерть. В этом красота жизни.

— Я даже вещей не собрал!

— Они тебе не понадобятся. В замке Дракулы у тебя будет все необходимое. И даже больше.

— Это надолго?

Энлиль Маратович отрицательно покачал головой.

— Курс обучения короткий, — сказал он, — всего пара лекций.

— А нельзя ли на самолете? — спросил я. — Вот вы, Энлиль Маратович, на собственном «Дассо» летаете. А я в гробу поеду, да?

— Рама, ты меня разочаровываешь, — нахмурился Энлиль Маратович. — Тебя ждет самое волнующее в жизни вампира событие, а ты тут ваньку валяешь…

Я уже пережил несколько «самых волнующих событий» в жизни вампира — и остался жив не без труда. Так что слова Энлиля Маратовича не вызвали во мне особого энтузиазма. Но мне стало неловко за свое малодушие.

— Ты хоть знаешь, куда ты едешь? — продолжал Энлиль Маратович. — В самый настоящий воздушный замок!

— Воздушный замок? Как это?

— Так. Другие вампиры всю жизнь мечтают туда попасть — и не могут. А ты… Вампир должен быть романтиком!

Я мрачно кивнул.

— Настраивайся на серьезный лад. У тебя появятся новые друзья из других стран. Ты должен будешь с честью представлять русских вампиров — и показать всем, что наш дискурс непобедим! На тебя смотрит Великая Мышь!

— А когда я вернусь?

— Как только все кончится, — ответил Энлиль Маратович. — Ты встанешь из этого же гроба. В этой же комнате. Но сам ты будешь уже другим.

— Хорошо, — сказал я. — Что мне делать?

— Ложись в гроб. Давай, мы поможем…

— Не сомневаюсь, — пробормотал я.

Ваал Петрович присел на четвереньки возле узкой подставки, на которой стоял гроб, а Локи, вынув из нагрудного кармана черный платок, расстелил его у него на спине. Они проделали это так слаженно, словно репетировали номер каждый день. Видимо, это тоже была какая-то важная для вампоидентичности традиция.

Я догадался, что мне следует наступить на платок — но из вредности поставил ногу на спину Ваала Петровича за его краем — прямо на поясницу. Он покачнулся, но выдержал мой вес.

В гробу было уютно и эргономично — чувствовалось, что это дорогая и качественная вещь. Но озаренные зыбким светом лица склонившихся надо мной вампиров выглядели жутко. Меня мучило плохое предчувствие. Я пытался успокоиться, напоминая себе, что оно посещало меня почти каждый день с тех пор, как я стал вампиром. Но это не помогало, поскольку я помнил — каждый раз оно так или иначе оказывалось оправданным.

— Пей, — сказал Энлиль Маратович.

Локи поднес черный флакон к моему рту.

— Это как у товарища Сталина, — сказал он сюсюкающим неискренним голосом, — висела над смертным одром такая картина. Где козленка кормят из бутылочки молоком…

Я не успел выпить всей жидкости — Локи оторвал флакон от моих губ, когда в нем оставалась еще почти половина, и у меня мелькнула догадка (за долю секунды переросшая в уверенность), что он хочет утаить часть баблоса, который очистит потом от присадок, и его болтовня про товарища Сталина — просто попытка заговорить мне зубы.

Наши глаза встретились, и я окончательно понял, что прав. Я уже открыл рот, чтобы пожаловаться на происходящее, но Локи еще говорил, причем слова, срывавшиеся с его губ, становились все длиннее и длиннее, так что совершенно невозможно было дождаться конца фразы:

— Товарищ Сталин на этого козленочка еще пальцем показывал, когда ему дали выпить яду через соску… Ха-ха-ха!

Микстура уже начала действовать — тройное «ха» показалось мне раскатами грома. Вампиры, желто-черные в дрожащем свечном свете, застыли и сделались похожи на собственные надгробные памятники.

— Bon Voyage! — прогрохотал голос Энлиля Маратовича, и что-то закрылось — то ли мои глаза, то ли крышка гроба, то ли все вместе. Стало темно и тихо.

И это было хорошо.

И не надо было ничего менять.

Никогда.

Что-то, однако, мешало моему мрачному блаженству — и я быстро понял, что именно. Это было дыхание.

Вернее, возникшие с ним проблемы.

В конце каждого вдоха мне не хватало воздуха. Сначала совсем чуть-чуть — но постепенно это становилось все заметнее, словно мой нос и рот были закрыты пластиковым пакетом и я вдыхал и выдыхал один и тот же объем газа, в котором с каждым разом оставалось все меньше кислорода. Наконец это стало невыносимым — и я постучал в крышку гроба, чтобы Энлиль и Локи открыли ее и проверили вентиляцию.

Стука, однако, не получилось. Я вдруг с ужасом сообразил, что они могли уже уйти из зала, оставив меня одного в испорченном — или просто не включившемся нужным образом — транспортном контейнере. Черт бы побрал этот традиционализм. Я попытался произвести хоть какой-то шум, но это было невозможно — все внутри гроба было мягким и упругим. Кажется, я закричал — но было сомнительно, что снаружи меня услышат.

Я понял, что через несколько холостых вдохов окончательно задохнусь — и стал яростно шарить руками вокруг себя, пытаясь обнаружить щель. Но створки гроба были соединены плотно, и никакого зазора между ними не ощущалось.

Я подумал, что меня, вероятно, решили зачистить по приказу Великой Мыши — и ничего теперь не поделать. Мне захотелось встретить смерть, сложив руки на груди. Я поднял их, насколько позволяло узкое пространство под крышкой, и вдруг обнаружил над своим солнечным сплетением круглый кружок металла — совсем маленький циллиндрический выступ размером с бутылочную пробку. По краям его покрывала шероховатая насечка, как на шишечке английского замка. Я попробовал повернуть его — и это получилось. Раздался тихий щелчок, и зашипел воздух — то ли входящий, то ли, наоборот, выходящий из гроба. Только тут я заметил, что до сих пор выкрикиваю что-то. Я пристыженно замолчал.

Меня охватил неожиданный покой — даже расслабленность. Я понял, что чуть не стал жертвой паники. Впрочем, если бы провожавшие меня господа предупредили меня об этой ручке вместо того, чтобы делиться информацией о последних минутах столь дорогого им генералиссимуса, паники можно было бы избежать.

Откинув крышку, я сел в гробу. В зале было совершенно темно — мои экономные провожатые погасили все свечи. Видимо, они вышли из зала сразу же после того, как за мной закрылась крышка — без излишней сентиментальности. К счастью, у меня в кармане пиджака была зажигалка.

Я поднял ее повыше, щелкнул пьезокнопкой — и тут же испытал второй приступ страха, даже более сильный.

Я был в другом месте.

Гроб стоял в низком склепе со сводчатым потолком. То, что это склеп, было ясно с первого взгляда — вокруг стояли другие гробы.

Как ни плохо мне было три минуты назад, мне захотелось немедленно спрятаться в гробу — и я уверен, что именно так и поступил бы, работай вентиляция. Но только что пережитый страх задохнуться оказался сильнее.

Нехватка кислорода все еще давала себя знать — перед глазами плавали желтые круги. Я с горечью подумал, что меня, скорей всего, никто не собирался убивать — просто Локи решил по русскому обычаю украсть немного баблоса и не рассчитал последствий… Или, наоборот, все рассчитал — и решил, что пара минут моей агонии в запертом гробу вполне приемлемая цена за несколько секунд личного счастья. Чем не государственное мышление… Можно даже считать это последним уроком ментора ученику. Впрочем, как учил меня тот же Локи, вампиру следовало давить ресентимент в зародыше, а охватившие меня чувства попадали именно в эту категорию.