Глядя на солнце - Барнс Джулиан

В ее жизни больше не оставалось времени думать о смерти; теперь она только надеялась, что, когда настанет время собирать последние силы (если так это ощущается изнутри), она сумеет перекомпоновать себя, чтобы Грегори поверил, будто она умирает спокойно и счастливо. Она не хотела умирать, как дядя Лесли. Миссис Брукс голосом, который не требовал мегафона, расписала Джин, как последние часы Лесли, хотя свободные от боли, колебались между чистой злобой и чистым страхом. Джин, собственно, так и полагала: последние два раза, когда она навестила его, Лесли был перепуган и слезлив, хотел, чтобы она уверила его во всевозможных несовместимых вещах: что его болезнь не опасна, что он, когда умрет, попадет на небо, что он умрет мужественно, что его бегство в Америку не будет поставлено ему в вину, что все врачи врут, что еще не поздно заморозить его так, чтобы он был разбужен, когда найдут лекарство от рака, что позволительно хотеть умереть и что она все время будет при нем, правда? А не то миссис Брукс убьет его ради его безделушек.

Она успокаивала его лживыми разуверениями с такой же быстротой, с какой он выборматывал свои страхи, но, кроме того, пыталась заставить его забыть — пусть совсем ненадолго — эту беспощадную сосредоточенность на себе. Она сказала, что, конечно, Лесли постарается не расстроить своего племянника. Лесли словно бы не слышал, и Джин ждала возвращения Грегори со страхом; но его рассказ о том, с каким юмором и несгибаемостью держался Лесли, успокоил ее и произвел на нее большое впечатление. Может быть, мужество перед лицом смерти было лишь частью этого; может быть, изображать мужество ради любящих вас было более великим, более высоким мужеством.

Грегори сначала был против плана матери. Какая-то мрачная патология.

— Конечно, мрачная патология, — сказала она. — Если я не могу быть мрачно патологичной в девяносто девять лет, так какой смысл во всем этом?

— Ненужная патология, вот что я имею в виду.

— Не будь занудным. Если ты такой в шестьдесят лег, не представляю, как ты протянешь следующие сорок.

Наступило молчание. Джин смутилась. Странно, как после стольких лет ты все еще способна говорить что-то не то. Надеюсь, он этого не сделает; надеюсь, он достаточно смел, чтобы не сделать этого. Грегори был смущен, но и раздражен. Она правда думает, что я могу это сделать, ведь так? Она правда думает, что я могу оказаться неспособным противостоять этому. Но я же со всем уже разобрался. И в любом случае достало ли бы у меня смелости сделать это?

Они поехали на север в ясный мартовский день. Джин не обращала внимания на то, что было вокруг. Надо было сохранять энергию. Глаза у нее были открыты, но видела она только туманную дымку. Временно привернула газ — вот как ей нравилось думать об этом.

Когда они доехали до небольшого аэродрома среди полей, еще подернутых инеем, она обернулась к Грегори.

— Ты, случайно, не прихватил шампанского?

— Я подумал об этом, постарался отгадать, что подумаешь ты, и решил, что ты сочтешь его неуместным. То есть, — добавил он с улыбкой, — раз уж ты абсолютно настаиваешь на патологичности.

— Абсолютно, — сказала она, отвечая улыбкой на его улыбку. Наклонилась и поцеловала его. — Это совсем не повод для шампанского.

Пока они медленно шли по асфальту, легкий дополнительный нажим на согнутую руку Грегори сказал ему, что она хочет, чтобы он остановился. День был холодный и сухой; солнце почти спустилось к полоскам облаков, подпертых горизонтом. Маленький, довольно старомодный аэроплан — реактивный самолет администрации какой-нибудь фирмы середины девяностых, решил Грегори — стоял в сорока ярдах перед ними. На асфальте были нарисованы яркие желтые полосы и большие желтые номера.

— Не такой уж весомый вывод, Грегори, милый, — сказала она, — но жизнь серьезна. Я упоминаю про это только потому, что прожила несколько лет, не зная, так ли это. Но жизнь действительно серьезна. И еще одно — небо правда предел.

— Да, мама.

— А вот кое-что для тебя. — Из кармана она достала металлическую полоску с грубо выдавленными буквами: ДЖИН СЕРДЖЕНТ XXX. — Можешь считать «X» поцелуями, — сказала она. Грегори почувствовал, что у него начинает щипать глаза.

Пока она шла к трапу самолета, всплыло одно из самых давних ее воспоминаний. Другой набор ступенек. ПУНКТУАЛЬНОСТЬ, вспомнила она. И еще УПОРСТВО. И… что?.. ТРЕЗВОСТЬ. Именно. Или, вернее, ТРЕЗВОС. Плюс МУЖЕСТВО. Да, верно, МУЖЕСТВО. И держись подальше от Биржи.