Оптимисты - Миллер Эндрю

Через пару дней позвонил Фрэнк Сильвермен. Когда Клем вернулся домой из Бельгии, он нашел на автоответчике сообщение, на которое ему тогда легче было не отвечать.

— Почему у нас все разговоры идут как-то всмятку? — спросил Сильвермен.

От Шелли-Анн он слышал, что Клем был в Брюсселе, и с запозданием обнаружил причину поездки («Я, брат, нынче слушаю только местные новости, сплетни города о себе самом»). По его словам, он и сам хотел приехать, даже наверняка бы приехал, если бы нашел подмену — человека, который стал бы собирать по ресторанам еду, разворачивать кухню, раздавать продукты и вообще заниматься тысячей мелочей, без которых никак не обойтись. Он сказал, что, надеется, Клем его понимает. Клем ответил, что понимает.

— Ну, — сказал Сильвермен, — рассказывай с самого начала. Выкладывай все, не торопясь.

Легко сказать — с самого начала, а где оно? Не придумав ничего лучше, Клем начал с того, как из Данди приехала Фиак и привезла ему в кармане пальто вырезку из «Скотсмена». Потом — Кирсти Шнайдер, ФИА, Лоренсия Карамера, встреча в кафе. Несколько раз Сильвермен заставлял Клема вернуться назад, говорить яснее, подробнее, рассказывать не только впечатления, но факты. Ему хотелось знать, кто был этот молодой человек, как он был связан со всем этим. Он спрашивал, уверен ли Клем, уверен ли он на сто процентов, что старик в «Марсианском пейзаже» был действительно Рузинданой.

— А не могло случиться, что они тебя просто надули? Почему он спросил, подарил ли тебе Господь детей? Что это за херня?

— Говорят, что его сыновья умерли в одном из лагерей.

— Говорят?

— Лоренсия Карамера сказала мне.

— А она откуда знает?

— Я не знаю откуда.

— Не знаешь?

— Я не знаю точно, что она знает. Насколько она знает.

— А ты проверил, чем она занимается в ФИА? Кого она лоббирует? Какое правительство? Ты не знаешь, а может, она работает на бельгийскую секретную службу. И почему, ну почему ты не взял с собой в кафе кого-нибудь, кто мог бы независимо от тебя подтвердить личность Рузинданы? Вот тогда бы у тебя был репортаж.

— Меня просили прийти одного.

— Ты пошел туда вслепую!

— Вслепую?

— И может, испортил кому-нибудь игру.

— Кому-нибудь, кто знал, что он делает?

— Ну да! Боже мой! Не пойму, почему меня это так бесит. Видимо, воспоминания опять одолевают, вот я и злюсь. Извини, Клем.

— Не переживай, — сказал Клем.

Он упомянул поездку в Тервурен, но не рассказал о своем возвращении, и уж тем более — о ночной прогулке по квартире. Ему не хотелось выслушивать умные рассуждения о том, что Лоренсия Карамера как-то уж слишком скоро, слишком легко увлеклась им; о том, что, переспав с ней, он окончательно скомпрометировал свою объективность как свидетеля. Что же касается постояльца — да ему бы даже не удалось убедить Сильвермена, что там вообще кто-то был. Старик в кафе был Сильвестром Рузинданой: для подтверждения этого ему не нужны были другие свидетели. Но что касается человека в квартире… Тогда ему казалось, что он знал наверняка, был настолько уверен, что даже не остался расспрашивать Лоренсию (упущение, в котором ему меньше всего хотелось сознаваться).

Он боялся, что вынудит ее лгать, боялся увидеть на свежем со сна лице страх или стыд. Или триумф. Или презрение. К рассвету он сумел наконец встряхнуться: положил нож на полку, выудил из спальни свои вещи, оделся и пошел в гостиницу. Ступая по блестящим от воды, свежевымытым тротуарам, он пытался понять, зачем она пошла на такой риск; хотелось надеяться, что хотя бы немного причиной этому был он сам.

Переваривая новости, размышляя над услышанным, Сильвермен хмыкал неразборчиво. Раздражение его прошло. Обдумывая, он бормотал, и на голову Клема с кончика парящей в двадцати тысячах миль над ним спутниковой антенны падали, как капли с лесной ветки после дождя, слова — Надежда, Искренность, Сближение, Красота. Потом, со спазмой в горле, вырвалась фраза:

— Ну почему люди никак не могут принять друг друга!

— Как поживает Шелли-Анн? — спросил Клем.

— Шелли-Анн?

Сильвермен сообщил, что, по словам жены, во время звонка Клем был абсолютно не в себе. «Очень здорово на бровях», — сказала она. Пришлось признаться, что он действительно даже не помнит, о чем они разговаривали, однако помнит, что она ему понравилась.

— Мне тоже, — сказал Сильвермен. — Я не сдаюсь. Мне еще здесь нужно кое-что доделать, а потом…