Четвертый Кеннеди - Пьюзо Марио

Зажегся свет, но Фрэнсис Кеннеди оставался недвижим. Он удивился, ощутив, как ослабело тело – он не мог двинуть ни ногами, ни туловищем. Но ум его был ясен, он не испытал ни шока, ни смятения, и не чувствовал себя беспомощной жертвой трагедии. Он не должен был сражаться с волей Господа – ему надлежало сражаться только со своими врагами на этой земле, а с ними он справится.

Он не позволит ни одному смертному победить его. Когда умерла его жена, он не мог сопротивляться воле Божьей и склониться перед неизбежностью. Но за коварное убийство его дочери, за ее гибель от руки человека он может отомстить. Это в рамках материального мира и на этот раз он не склонит голову. Горе этому миру, горе его врагам, горе жестоким людям!

Когда он наконец сумел подняться из кресла, то ободряюще улыбнулся окружающим. Он добился своего – заставил своих ближайших и самых могущественных друзей страдать вместе с ним. Теперь они не смогут так легко сопротивляться действиям, которые он должен предпринять.

Кристиан думал о том дне в конце декабря, три года назад, когда Фрэнсис Кеннеди, который в январе должен был вступить в должность президента Соединенных Штатов, ждал его за монастырской стеной в Вермонте. Это была та тайна, которую часто упоминали газеты и политические противники Кеннеди. Дело заключалось в том, что Кеннеди тогда на неделю исчез. Распускались слухи, что его лечат психиатры, что он сломался, что у него тайная любовная связь. Правду знали только два человека – настоятель монастыря и Кристиан Кли.

Через неделю после выборов Кристиан Кли увез Фрэнсиса Кеннеди в католический монастырь у Белой реки в Вермонте, где их приветствовал настоятель, один только знавший настоящее имя гостя.

Монахи в этом монастыре жили совершенно изолированно от внешнего мира, были отрезаны от города и от всех средств массовой информации. Они общались только с Богом и с землей, на которой выращивали себе продукты питания. Все они дали обет молчания и никогда не разговаривали, если не считать молитв и стонов, когда болели или получали травму в ходе работ.

Доступ к телевизору и к газетам имел только настоятель. Программы теленовостей представляли для него постоянный источник развлечения.

Когда машина подъехала, настоятель ожидал их у монастырских ворот с двумя монахами в рваных коричневых сутанах и сандалиях на босу ногу. Кристиан вытащил из багажника чемодан Кеннеди, наблюдая, как настоятель пожимает руку вновь избранному президенту. Он больше походил на хозяина постоялого двора, чем на святого отца. Он радостно улыбался, приветствуя их, а потом спросил у Кристиана:

– Почему бы вам не задержаться здесь? Неделя молчания не повредит. Я видел вас по телевизору, вы, должно быть, порядком устали от разговоров.

Кристиан улыбнулся в знак благодарности, но промолчал. Он смотрел на Фрэнсиса Кеннеди, когда тот и настоятель пожимали друг другу руки. Красивое лицо Кеннеди было очень сосредоточенным, рукопожатие не было сердечным, так как он не любил выказывать свои чувства. Будущий президент не выглядел мужчиной, переживающим смерть своей жены, у него был озабоченный вид человека, вынужденного обратиться в клинику для небольшой операции.

– Будем надеяться, что сумеем сохранить это в тайне, – сказал ему Кристиан. – Люди не любят такие бегства в религию. Они могут подумать, что ты чокнулся.

Лицо Фрэнсиса Кеннеди скривилось в слабой улыбке. Естественная, но хорошо контролируемая вежливость.

– Они не узнают, – отозвался он. – Я ведь уверен, ты меня прикроешь. Приезжай за мной через неделю. Думаю, этого времени будет достаточно.

Кристиан думал, что же произойдет с Фрэнсисом за эти дни? Он был близок к тому, чтобы заплакать. Обняв Фрэнсиса за плечи, он спросил:

– Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?

Кеннеди отрицательно покачал головой и зашагал через ворота к монастырю. В тот день Кристиан пришел к выводу, что Кеннеди в полном порядке.

Следующий после Рождества день был таким ясным и ярким, таким очищенным морозом, что, казалось, весь мир накрыт стеклянным колпаком: небо, как зеркало, а земля, как коричневая сталь. Когда Кристиан подъехал к монастырским воротам, Кеннеди в ожидании стоял там один, без всякого багажа, руки закинуты за голову, тело напряжено, а взгляд устремлен вверх. Похоже, он наслаждался свободой.

Кристиан вылез из машины, чтобы поздороваться с ним. Фрэнсис Кеннеди торопливо обнял его, весело и громко поприветствовал. Казалось, что за эти дни, проведенные в монастыре, он помолодел. Он улыбнулся Кристиану, и это была одна из его редких ослепительных улыбок, очаровывающих массы. Эта улыбка убеждала мир, что счастье можно завоевать, что человек добр по природе, что мир всегда будет стремиться к совершенству. Эта улыбка заставляла любить его, потому что в ней светилась радость видеть вас. Кристиан, увидев эту улыбку, почувствовал облегчение: Фрэнсис будет в полном порядке. Он станет таким же сильным, каким был всегда, будет надеждой всего мира, защитником своей страны и своих соотечественников. Теперь они вместе совершат великие дела.