Наш человек в Гаване - Грин Грэм

— А-а, пылесос… Ха-ха! Плюньте на эту дрянь и выпейте со мной виски.

— Днем я никогда не пью виски.

— Ох, уж эти мне южане!

— При чем тут южане?

— Кровь у вас жидкая. От солнца, так сказать. Ведь вы родились в Ницце!

— Откуда вы знаете?

— Ну, господи, слухами земля полнится. То с одним поболтаешь, то с другим. По правде говоря, я и с вами хотел кое о чем потолковать.

— Пожалуйста.

— Да нет, я предпочел бы местечко потише. Тут все время шныряют какие-то типы — входят, выходят…

Как это было далеко от истины! Ни одна живая душа не проходила мимо дверей, освещенных жгучими лучами солнца. Полицейский мирно спал, прислонив сигару к пепельнице, — в этот час здесь не было ни единого туриста, который бы нуждался в опеке и надзоре. Уормолд сказал:

— Если насчет пылесоса, пойдемте лучше в магазин.

— Не надо. Не хочу, чтобы видели, как я там околачиваюсь. Бар в этом смысле совсем неплохое место. Встречаете земляка, хотите посидеть вдвоем, что может быть естественнее?

— Не понимаю.

— Ну вы же знаете, как это бывает.

— Не знаю.

— То есть как, вы не считаете, что это естественно?

Уормолд отчаялся что-нибудь понять. Он оставил на стойке восемьдесят сентаво и сказал:

— Мне пора в магазин.

— Зачем?

— Я не люблю оставлять надолго Лопеса одного.

— Ах, Лопеса… Вот как раз о Лопесе я и хочу с вами поговорить.

И снова Уормолд подумал, что это, вернее всего, какой-то чудаковатый инспектор из главной конторы; однако он явно перешел всякие границы чудачества, когда шепнул ему:

— Ступайте в уборную, я сейчас приду.

— В уборную? Зачем?

— Потому что я не знаю, где она.

В этом свихнувшемся мире проще всего подчиняться, не рассуждая. Уормолд провел незнакомца через заднюю дверь по короткому коридору и показал вход в уборную.

— Вон там.

— Ступайте вперед, старина.

— Да мне не нужно.

— Не валяйте дурака, — сказал незнакомец.

Он положил руку Уормолду на плечо и втолкнул его в дверь. Внутри были две раковины, стул с поломанной спинкой, обычные кабинки и Писсуары.

— Сядьте, старина, — сказал незнакомец, — а я пущу воду. — Но когда вода пошла, он и не подумал умываться. — Будет выглядеть куда естественнее, — объяснил он (слово «естественный» было, видно, его любимым эпитетом), — если кто-нибудь сюда ворвется. И, конечно, собьет с толку микрофон.

— Микрофон?

— Верно. Совершенно верно. В таком месте вряд ли может быть микрофон, но правила прежде: всего. Выигрывает последнюю схватку тот, кто действует по всем правилам. Хорошо, что здесь, в Гаване, моют руки под краном, а не в раковине. Пусть себе вода течет.

— Да объясните вы мне…

— Осторожность, надо вам сказать, не мешает даже в уборной. Один наш парень в Дании в девятьсот сороковом увидел из своего собственного окна, как германский флот идет через Каттегат.

— Какой гад?

— Каттегат. Ну, он сразу понял, что началась заваруха. Стал жечь бумаги. Пепел бросил в унитаз и дернул цепочку. Не повезло: весенние заморозки. Трубы замерзли. Пепел всплыл в ванне этажом ниже. Квартира старой девы баронессы, как, бишь, ее звали? Как раз собиралась принимать ванну. Пиковое положение у нашего парня.

— Прямо шпионаж какой-то!

— Это и есть шпионаж, старина, во всяком случае, как это называют в романах. Вот почему я и хотел поговорить о вашем Лопесе. Он человек надежный или лучше его убрать?

— Вы что, из разведки?

— Да вроде того.

— Зачем я стану выгонять Лопеса? Он у меня работает уже десять лет.

— Мы можем найти вам человека, который отлично разбирается в пылесосах. Но, естественно, последнее слово должно остаться за вами.

— Да какое я имею отношение к вашей разведке?

— Минуточку, старина, сейчас мы к этому подойдем. Мы на всякий случай проверили Лопеса — он, кажется, чист. Но вот ваш друг Гассельбахер… тут бы я поостерегся.

— Откуда вы знаете Гассельбахера?

— Я ведь тут уже пару дней и кое-что разнюхал. В таких случаях надо быть в курсе дела.

— В каких случаях?

— Где он родился, этот Гассельбахер?

— Кажется, в Берлине.

— На чьей он стороне? Восток? Запад?

— Мы никогда не говорим о политике.

— Впрочем, это роли не играет. Восток или Запад — немец есть немец. Вспомните Риббентропа. Нас второй раз на эту удочку не поймаешь.

— Гассельбахер не занимается политикой. Он старый врач, живет здесь уже тридцать лет.