Таинственное пламя царицы Лоаны - Эко Умберто

143

Туман болотный, Подъятый мощным солнцем… — Уильям Шекспир (1564–1616), «Король Лир», пер. с англ. Т. Щепкиной-Куперник.

Через бреши ржавых рыжих бастионов… — Дино Кампана (1885–1932), из произведения «Один день неврастеника» (Il piùlungo giorno) из сборника «Орфические песни» («Canti orfici», 1915).

Голые окна спальни, расположенной во втором этаже… — Гюстав Флобер, «Госпожа Бовари», ч. II, гл. 5, пер. с франц. Н. Любимова.

В туманной сырости дома, сливаясь, тонут… — Шарль Бодлер, «Предрассветные сумерки» из сборника «Цветы зла», пер. с франц. В. Левика, с изменениями.

Зевгма — стилистическая конструкция, длинный период с однородными придаточными, где сказуемое стоит только в начале, а далее подразумевается.

Эмфитевзис — долгосрочная аренда земли с правом передачи по наследству и возведения построек.

«Работать утомительно» («Lavorare stanca», первая ред. 1936, оконч. ред. 1943) — название первого стихотворного сборника Чезаре Павезе (1908–1950).

Пассионария — так называли героиню гражданской войны в Испании Долорес Ибаррури (1895–1989).

У меня нейдет из головы, что наш мир — создание сумрачного божества… — Эмиль Мишель Чоран (1911–1995), «Злой демиург» (1969), пер. с франц. Н. Мавлевич.

…во время флорентийского наводнения… — Имеется в виду наводнение во Флоренции в 1966 г., когда вода залила Национальную библиотеку. Добровольцы из всех городов Италии, названные впоследствии «Ангелы грязи», вычерпывали песок, тину и ил. Ведра передавали из рук в руки по цепочке.

Roma поп fa'la stupida stasera — «Рим, ты гляди, не подведи сегодня». Песенка знаменитого кинокомпозитора Армандо Тровайоли (род. в 1917) из мюзикла «Ругантино» (1962).

Vola colomba bianca vola — песенка Биксио Керубини и Карлетто Кончины «Лети, голубка белая, лети» (1952), получившая первый приз на первом фестивале в Сан-Ремо (1952) в исполнении Клаудио Виллы.

Lo sai che ipapaveri. — Ты знаешь, стебли маков ведь длинные, длинные, длинные… Первая строка песенки Марио Панцери и Витторио Маскерони «Маки и гусыни» («Papaveri е рареrе», 1951). Получила второй приз на том же первом фестивале в Сан-Ремо в исполнении Ниллы Пицци.

Sola me ne vo per la città… — Я одна по улицам иду. Песня Джанкарло Тестони и Эроса Шорилли «В поисках тебя» («In cerca di te», 1936). После войны прославилась в радиоисполнении Неллы Коломбо.

Casta diva — ария из оперы Винченцо Беллини «Норма» (1831). Прославлена исполнением Марии Каллас.

Que sera sera, whatever will be will be — «Что будет, то будет» (франц., англ.). Песня (1956) Джея Ливингстона и Рэя Иванса в исполнении Дорис Дей.

Sono una donna non sono una santa — «Я женщина, а не святая». Песня (1971) Эроса Шорилли и Альберто Теста. Исполняла Розанна Фрателло.

Ив Танги (1900–1955) — французский художник-сюрреалист.

Одноногого Пита из комиксов Умберто Эко любит поминать в различных контекстах. Герой романа «Маятник Фуко» Казобон размышляет о нем в зале механизмов парижского музея в главе 112.

Rosebud — бутон розы (англ.). Отсылка к фильму Орсона Уэллса (1915–1985) «Гражданин Кейн» (1941). Газетный магнат, миллионер Чарльз Фостер Кейн перед смертью произносит странное слово: Rosebud. Фильм выстроен как серия попыток разгадать эту загадку.

А Пруст умел вспоминать про три. — Реминисценция из Пруста, думается, пришла к Эко через Ортегу-и-Гасета (1883–1955): «У Пруста есть поразительные страницы, на них говорится о трех деревьях, что растут на склоне, за ними, помнится, было что-то очень важное, да забылось что, выветрилось из памяти. Автор напрасно силится вспомнить и воссоединить уцелевший обрывок пейзажа с тем, что уже не существует: только трем деревьям удалось пережить крушение памяти. Таким образом, романические темы для Пруста всего лишь предлог, и как через spiracula, отверстия в улье, через них вырывается наружу растревоженный рой воспоминаний. Не случайно он дал своему произведению общий заголовок „A la recherche du temps perdu“» («Время, расстояние и форма в искусстве Пруста», пер. с исп. В. Резник).

У Пруста: «Мы начали спускаться по дороге в Юдемениль; неожиданно на меня нахлынуло глубокое счастье, — таким счастливым я не часто бывал после отъезда из Комбре, — оно напоминало то, что я переживал, например, глядя на мартенвильские колокольни. Но теперь счастье было неполное. Я заметил невдалеке от ухабистой дороги, по которой мы ехали, три дерева, когда-то, должно быть, стоявшие в начале тенистой аллеи, — складывавшийся из них рисунок я уже где-то видел; я не мог вспомнить, из какого края были точно выхвачены деревья, но чувствовал, что край этот мне знаком; таким образом, мое сознание застряло между давно прошедшим годом и вот этой минутой, окрестности Бальбека дрогнули, и я задал себе вопрос: уж не греза ли вся наша сегодняшняя прогулка, не переносился ли я в Бальбек только воображением, не является ли маркиза де Вильпаризи героиней романа и не возвращают ли нас к действительности только вот эти три старых дерева, как возвращаешься к действительности, оторвавшись от книги, описывающей совсем иные места так ярко, что в конце концов нам кажется, будто мы действительно там поселились?

Я смотрел на них, я видел их ясно, но мой разум сознавал, что за ними скрывается нечто ему не подвластное, что они вроде находящихся от нас слишком далеко предметов: как ни стараемся мы до них дотянуться, а все же в лучшем случае нам удается на мгновенье коснуться их оболочки. Мы делаем передышку только для того, чтобы размахнуться и еще дальше вытянуть руку. Но для того, чтобы мой разум мог собраться с силами, взять разбег, мне надо было остаться один на один с самим собой. Мне хотелось свернуть с дороги, как на прогулках по направлению к Германту, когда я обособлялся от родных. Мне даже казалось, что я должен свернуть. Я знал это особое наслаждение, которое, правда, требует работы мысли, но по сравнению с которым приятность безделья, склоняющая вас лишить себя наслаждения, представляется нестоящей» (М. Пруст, «Под сенью девушек в цвету», пер. с франц. Н. Любимова).

Засеикому тоже было далеко до Пруста. — Эко явно цитирует по Оливеру Саксу. См. у Сакса: «Такая теория родилась во время Второй мировой войны в России совместными усилиями А. Р. Лурии (и его отца, Р. А. Лурии), Леонтьева, Анохина, Бернштейна и других. Свою новую науку они назвали нейропсихологией. Развитие этой чрезвычайно плодотворной области было делом всей жизни А. Р. Лурии; принимая во внимание ее революционную природу, можно только сожалеть, что она проникала на Запад слишком медленно. Лурия изложил свой подход двумя разными способами — научно-систематически, в основополагающей работе „Высшие корковые функции человека“, и литературно-биографически, „патографически“, в книге „Потерянный и возвращенный мир“. Эти две книги — практически образец совершенства в своей области, и все же автор не коснулся в них целого направления неврологии: в первой описываются функции, связанные с деятельностью только левого полушария мозга; у героя второй, Засецкого, также наблюдаются обширные поражения мозговой ткани левого полушария, а правое остается незатронутым. В некотором смысле всю историю неврологии и нейропсихологии можно рассматривать как историю исследования лишь одной половины мозга». Также см. у того же Оливера Сакса: «Лурия писал о Засецком, что тот полностью разучился играть в игры, но сохранил способность живого — эмоционального — воображения. Засецкий и П. жили, конечно, в мирах-антиподах, однако самое печальное различие между ними в том, что, по словам Лурии, Засецкий „боролся за возвращение утраченных способностей с неукротимым упорством обреченного“, тогда как П. ни за что не боролся: он не понимал, что именно утратил, и вообще не осознавал утраты.

Засецкий для Эко — символ борьбы, безоглядной готовности сразиться с болезнью и победить ее.

…он себе обустроил новую бумажную память. — Неоднократно высказанная идея Эко о трех типах памяти, последняя из которых растительная или бумажная. Впервые прозвучала в устном докладе в Милане 23 ноября 1991 г.: «У нас имеется три типа памяти. Первая — „органическая“, то есть запечатленная в плоти и крови и управляемая мозгом. Вторая — „минеральная“, причем у человечества есть две разновидности „минеральной“ памяти: тысячи лет назад эта память воплощалась в глиняных табличках и обелисках, — на них люди вырезали текст. Впрочем, к тому же типу памяти относится и электронная память современных компьютеров, запечатленная в силиконе. Есть и третий тип памяти, „растительная“, представленная древними папирусами, которые тоже прекрасно известны в этой стране, а впоследствии книгами, напечатанными на бумаге» (пересказано на с. 15–17 издания: Eco U. La memoria vegetale е altri scritti di bibliofllia. Milano: Ed. Rovello, 2006).