Путешествия с тетушкой - Грин Грэм

На следующий вечер, когда я вернулся с прогулки, мистер Висконти по-прежнему отсутствовал, а тетушка и Вордсворт жестоко ссорились. Еще с лужайки я услыхал ее голос, он гулко раздавался в пустом холле над лестницей, подымающейся из сада.

– Я больше не твоя маленькая детка! Пойми ты это! Я нарочно отложила денег, чтобы отправить тебя в Европу…

– Вордсворт не хочет ваши деньги, – услышал я его голос.

– Раньше ты брал у меня деньги, много денег. Сколько одних дашбашей ты получил от меня и от моих друзей…

– Раньше Вордсворт брал деньги, потому что вы любил Вордсворт, спал с Вордсворт, нравился с Вордсворт прыг-прыг делать. Сейчас любить Вордсворт не хотите, спать с Вордсворт не хотите, Вордсворт не нада ваш чертовы деньги. Давайте их другой друг, он берет все деньги. Когда совсем все берет, идите к Вордсворт. Вордсворт для вас будет работать, спать будет, и вы будете Вордсворт опять любить и прыг-прыг делать, как в прежний время.

Я стоял внизу, под лестницей. Повернуться и уйти я уже не мог, они бы меня заметили.

– Как ты не понимаешь, Вордсворт, прежнее все кончилось, раз я нашла мистера Висконти. Мистер Висконти хочет, чтобы ты уехал, а я хочу того, чего хочет он.

– Пускай он боится Вордсворт.

– Милый, милый Вордсворт, это тебе надо бояться. Я хочу, чтобы ты уехал как можно скорее, сегодня же, понимаешь ты это?

– О'кей, – ответил он, – Вордсворт уезжает. Вы просили – Вордсворт уезжает. Вордсворт тот человек не боится. Вы не хотите спать с Вордсворт, и Вордсворт уезжает.

Тетушка сделала движение, как будто хотела обнять его, но он отвернулся и стал спускаться по лестнице. Он даже не заметил меня, хотя я стоял в двух шагах.

– Прощайте, Вордсворт, – сказал я и протянул ему руку. На ладони у меня лежала пятидесятидолларовая бумажка.

Вордсворт взглянул на деньги, но не взял их. Он торжественно произнес:

– Прощайте, мистер Пуллен. Густеет мрак, это верно, верно, она со мной не пребудь. – Он сжал мою левую руку, в которой не было денег, и пошел через сад прочь.

Тетушка вышла из холла поглядеть ему вслед.

– Как вы обойдетесь без него в этом огромном доме? – спросил я.

– Прислугу найти легко, и стоить она будет гораздо дешевле Вордсворта, со всеми его дашбашами. Нет, не думай, мне жаль бедного Вордсворта, но он был лишь суррогатом. Вся жизнь была суррогатом с тех пор, как мы расстались с мистером Висконти.

– Значит, вы очень любите Висконти… Заслуживает ли он такой любви?

– С моей точки зрения, да. Я люблю мужчин неуязвимых. Мне никогда не нравились мужчины, Генри, которые нуждались во мне. Нуждаться – значит притязать. Я думала, Вордсворту нужны были мои деньги и комфорт, который я ему дала в квартире над «Короной и якорем». Но здесь комфорта нет ни для кого, а он даже от дашбаша отказался, ты сам слышал. Вордсворт разочаровал меня. – Она добавила, как будто видела тут какую-то связь: – Твой отец тоже был довольно неуязвим.

– И тем не менее я нашел вашу карточку в «Роб Рое».

– Значит, он был недостаточно неуязвим, – заключила она и добавила не без яда: – Вспомни об учительше – «Долли! Куколка моя!», – все-таки он умер в ее объятьях.

Теперь, когда Вордсворт уехал и мы остались одни, дом совсем уж опустел. Мы отужинали почти в полном молчании, и я выпил слишком много густого сладкого, смахивающего на лекарство вина. Один раз послышался отдаленный звук машины, и тетушка сразу подошла к большим окнам, выходившим в сад. Свет одинокой лампочки под потолком огромной комнаты туда не достигал, и тетушка в своем темном платье выглядела тоненькой и юной, и я в этом полумраке ни за что не принял бы ее за старую женщину. С испуганной улыбкой она продекламировала:

• Она сказала: "Ночь длинна;
• Он верно не придет"
• [цитата из стихотворения А.Теннисона «Мариана»].

Я знаю это от твоего отца, – добавила она.

– Да, я тоже… в каком-то смысле – он загнул на этих стихах страницу в Палгрейве.

– И он, несомненно, научил им Долли-Куколку, – продолжала она. – Представляешь, как она читает их над могилой в Булони вместо молитвы?

– А вот вас, тетя Августа, неуязвимой нельзя назвать.

– Поэтому мне и нужен неуязвимый мужчина. Если оба уязвимы – представляешь, в какой кошмар превратится жизнь: оба страдают, оба боятся говорить, боятся шагу ступить, боятся причинить боль. Жизнь переносима, когда страдает только один. Нетрудно привыкнуть к собственным страданиям, но невозможно выносить страдания другого. Мистеру Висконти я не боюсь причинить боль. Я не сумела бы, если бы даже очень постаралась. Поэтому у меня чудесное ощущение свободы. Я могу говорить все что угодно, ничто не проймет этого толстокожего даго [презрительная кличка итальянца, испанца, португальца].