Захват Московии - Гиголашвили Михаил

— Так ить ведь пьем… закуси нет… обеда время…

— Это коньяк, не горилка, его салом не закусывают… Слушайте! — Он щелкнул клавишей: — Один худой-прехудой волк ходил-похаживал около деревни и встретил самую что ни на есть наижирнейшую собаку. Он спросил у собаки: «Скажи, собака-слабака, откуда вы корм берёте?» — «Нам люди дают». — «Наверно, ваша служба у людей трудна?» — «Нет, наша служба не трудна, нам нужно ночами по двору хаживать-похаживать». — «А, я сейчас бы в вашу службу пошел — ходил бы похаживал, только бы кормили!» — «Что ж, иди, — сказала собака, — я скажу хозяину, чтобы он и тебя кормил-подкармливал…» Волк пошел с собакой к людям служить. Они уже входили-вошли во двор, как волк вдруг увидел, что у собаки на заднице шерсть вся стёрлась. Он сказал: «А это у тебя, жирная тварь, отчего?» — «Да так», — ответила собака. «Да что так?» — «Да так, по ночам хозяин спускается во двор и нещадно ебёт-заёбывает меня до первых куриц-петухов…» — «Ну так прощай, подлая шлюха, — сказал волк, — не пойду я с тобой к людям. Пускай не так жирен буду я, да не ёбан!»

— О-хо-хо! Кто это у нас и жирен, и ёбан? Да-да, жирен, толст и ебён? Вы, случайно, такого не знаете? — начал полковник, другие подхватили и стали поглядывать на капитана, тот сконфуженно отфыркивался, а я, подстегнутый коньяком и общим весельем, предложил им прочитать на память еще одну басню, про девочку Катю, у которой две руки и две ноги, но только один рот, но полковник начал разливать остаток:

— Ехать надо! — не обращая внимания на ворчанье сержанта из угла.

— Да куда ему ехать? — Капитан посмотрел на сержанта: — Давай я вас отвезу.

— Я и слепой ездить могу, и с закрытыми глазами, а вы вот и за руль не залезете — живот мешает… — окрысился сержант на капитана, который, чтобы сгладить ссору, начал рассказывать, со слов знакомого опера, что в соседнем районе китайцы где-то купили (или получили за долги) русскую девушку, спрятали в подвал, полгода трахали оптом и в розницу, а потом, когда она сифилисом заболела, на мелкие кусочки разрезали, замариновали и в рестораны пустили, навроде утки…

Полковник покрутил рукой у виска:

— Мы обедать идем — а ты такие глупые гадости рассказываешь!.. Хотя бы при иностранце постыдился… жёлтые утки распускать…

— Фредя? Да он уже вроде как свой… — начал отдуваться капитан. — Да я что… И не сплетни — дело открыто. Старлей Можайцев ведёт, кусочки на ДНК посланы…

Молчавший Витя сделал какое-то движение, корректно спросив:

— Мы свободны, господин полковник? — на что получил ответ:

— Да, все свободны. Прошу, ваш диктофон, геноссе Фредя, ваша харахура…

— Кто? Хурахари? — не понял я. Но где-то я уже слышал это слово!

— Мелочи всякие.

Я радостно распихал всё по карманам (не забыв украдкой вставить чистую кассету в диктофон) и спросил опять:

— А паспорт?

— Не беспокойтесь. Всё будет. Слово офицера! Сашок, пошёл умыл лицо, зубы как-нибудь почистил… там паста есть… Только не моей щеткой! — А я подумал, как он по-братски обращается с помощниками — мыслимо ли, чтобы немецкий служащий так заботился о подчиненных?.. Нет, у наших носы всегда задраны… Недаром дедушка Людвиг всегда говорил: «Die Deutschen sind Titelsüchtig und Machtsüchtig»^[27]… А здесь по-простому…

Сержант пропал за дверцей, а мы начали собираться.

— Ну, пошли!

Капитан, разлаписто ступая мятыми ногами в растянутых кроссовках, первым вынес кое-как из кабинета свое брюхо. За ним проскользнул Витя и спиралеобразно ушел в глубь коридора. Полковник, выпустив сержанта, вытиравшего на ходу руки серым платком, запер кабинет и приказал:

— Вы идите по черной, я пойду по главной, мне как раз на перерыв пора, пусть видят… И паспорт захвачу, если готов, — а капитану погрозил подвижным пальцем: — Если, хозик, еще один пельмень в твоей пасти увижу — берегись! Все зубы вырву! Харакири сделаю!

— Да ить, товарищ полковник, который месяц уже…

Но полковник сменил тон:

— Хотя ты прав, у нас в Грузии говорят, что хинкали надо есть так, чтоб последний был еще во рту, а на первом ты бы уже сидел…

Это вызвало оживление, уважительные хеки капитана:

— Хик… Хикнали — это вещь! Куда там пельмешкам… Хикнали — самый смак… Вот кислая мужужа тоже хороша, вы нас научили… на похмелье… — (А я думал, что за японские корни опять — «хин-ка-ли», «жу-жу-жа»?)

Полковник ушел по коридору, а мы долго спускались по чёрной лестнице под охи и ахи капитана, ругавшего эту лестницу («хуже каторги, проклятая»), и под бормотание сержанта, что полковник сегодня в хорошем настроении.