Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки

– Мои кроссовки?

Я рассказал про Дьявола, который явился из звука ее кроссовок.

– Это просто дурман, – сказала она. – Из разряда гипноза. Если б я опоздала, ты бы здесь навеки заснул!

– Опоздала? К чему? – не понял я.

– Просто опоздала... – Она не стала объяснять, что это значит. – Ты веревку в рюкзак положил?

– Да, метров пять.

– Доставай.

Я стянул с плеч рюкзак, откопал между консервами и бутылкой виски нейлоновую веревку и передал ей. Она привязала один конец к моему ремню, а другим обвязалась вокруг пояса. Затем отошла, натянула веревку и подергала, проверяя узлы.

– Вот так, – сказала она. – Теперь мы не потеряемся.

– Если, конечно, оба не заснем, – заметил я. – Ты ведь тоже почти не спала?

– Главное – не попадаться на эту удочку. Решишь, что не выспался, начнешь себя жалеть, – вот тут-то вся их Злоба на тебя и запрыгнет! Соображаешь?

– Соображаю, – ответил я.

– Тогда идем. Времени совсем мало.

Мы пошли дальше, привязанные друг к другу. Я старался думать о чем угодно – только не о звуке ее шагов. И для этого тупо сверлил глазами куртку американских ВВС, мелькавшую в луче моего фонаря. Эту куртку я купил, как сейчас помню, в семьдесят первом. Еще тянулась война во Вьетнаме, а Белым Домом заведовал президент Никсон⁵⁹с крайне унылой миной. Все вокруг носили патлы до плеч и стоптанные башмаки, слушали психоделический рок, цепляли значки с эмблемой «Peace!» на куртки американских ВВС и как один строили из себя Питера Фонду⁶⁰. История такая древняя, что вот-вот на сцену вылезет динозавр.

Я пробую вспомнить из тех времен что-нибудь конкретное. Не выходит. Тогда я начинаю прокручивать в голове кадры с Питером Фондой, летящем на мотоцикле под бешеный ритм «Степпенвулфа». Начинается «Рожденный для бунта», но аккорды вступления внезапно переходят в «Я услыхал это в вине» Марвина Гея. Наверно, из-за того, что у этих песен очень похожие вступления.

– О чем ты думаешь? – окликнула толстушка.

– Ни о чем...

– Может, песню споем?

– Да хватит уже.

– Тогда придумай что-нибудь!

– Ну, давай говорить.

– О чем?

– Хочешь, поговорим о дожде?

– Можно.

– Ты какой дождь помнишь лучше всего?

– Который шел, когда погибла моя семья.

– Извини, – сказал я. – Давай о чем-нибудь повеселее.

– Да нет, напротив, – возразила она. – Мне, кроме тебя, и рассказать-то больше некому. Но если тебе тяжело это слушать, я не буду.

– Ну, если хочешь, расскажи...

– Это такой дождь, когда непонятно, идет он вообще или нет. В тот день такой дождь начался с утра. Облака висели серые и неподвижные, как из камня. Я лежала на больничной койке и смотрела в это небо. Только начался ноябрь. За окном росла камфара. Большое дерево. Половину листьев растеряло. И сквозь ветки небо проглядывало... Ты любишь смотреть на деревья?

– Да как сказать... – растерялся я. – Не то чтобы не люблю. Просто не обращал никогда внимания.

Если честно, я и дуба-то от камфары не отличил бы.

– А я ужасно люблю. Еще в детстве, бывало, когда делать нечего, сяду под каким-нибудь огромным деревом, спиной о ствол обопрусь – и разглядываю все эти листья, ветки... Там, во дворе больницы, тоже большая камфара росла. Я ложилась на бок и разглядывала часами эти ветки и небо. Наверно, запомнила каждую веточку наизусть. Ну, знаешь, как железнодорожные фанатики помнят все станции метро... И еще на эту камфару слетались птицы. Разные-разные. Воробьи, сороки, скворцы. И еще какие-то – не помню, как называются, очень красивые. А иногда и голуби. Все они прилетали, садились на ветки, отдыхали немного – и снова улетали куда-нибудь. Ты знаешь, что птицы боятся дождя?

– Не знаю, – ответил я.

– Когда вот-вот пойдет дождь, птицы с дерева исчезают. А как дождь прекратится, сразу же возвращаются, все до одной, и громко о чем-то кричат. Наверно, радуются. Но чему? Может, тому, что после дождя на землю выползают вкусные червячки. А может, птицы просто любят, когда дождь кончается... Так я научилась предсказывать погоду. Если птицы исчезли – значит, сейчас пойдет дождь. Если вдруг загалдели – дождь кончился.

– Ты долго в больнице лежала?

– Долго, целый месяц. У меня в детстве были проблемы с сердцем, понадобилась операция. Очень сложная. Вся семья уже и не надеялась... Так странно, да? В итоге я одна выздоровела и живу дальше, а они все погибли.

С минуту она прошагала молча. Я шел следом, прокручивая в голове ее историю с птицами, сердцем и камфарным деревом.