Убрать слепого - Воронин Андрей

Забродов сунулся в холодильник и открыл морозильное отделение – проверить, как там водочка.

Водочка была вполне, бутылка сплошь покрылась инеем и сделалась непрозрачной. Забродов сноровисто перелил водку в пузатый графинчик, подумал, не хлопнуть ли рюмочку для разминки, но удержался и, закрыв графинчик притертой стеклянной пробкой, поставил его на нижнюю полку холодильника.

Теперь его мысли занимал Слепой. Слишком много здесь было совпадений. За долгие годы своей полной разъездов и встреч с самыми различными людьми жизни Забродову довелось только однажды знать человека с ярко выраженной нокталопией. И вот – опять. Совпадало практически все: возраст, профессия, эта самая нокталопия, даже цвет волос – все, кроме черт лица да того обстоятельства, что Слепой был жив, а Глеб Сиверов остался где-то в выжженных солнцем горных ущельях Афганистана… Вообще, из той его группы, похоже, не уцелел никто. Конечно, могло случиться чудо, но поверить в совпадение было все-таки проще. Кроме того, капитану запаса Забродову очень не хотелось, чтобы Слепой оказался Глебом – тот Глеб, которого он помнил, как-то не укладывался в образ волка-одиночки, живущего только для того, чтобы убивать. Взгляд Забродова снова упал на фотографию улыбающегося Клинтона. То ли качество снимка, перепечатанного бог знает откуда, было плохим, то ли настроение у Забродова совсем испортилось, но улыбка президента определенно казалась ему затравленной.

– Так-то, братец, – сказал президенту Забродов, снова переворачивая картошку. – Не лез бы в политику – не имел бы головной боли.

Это было жизненное кредо Иллариона Забродова, конечно, поданное в самом упрощенном виде, чтобы даже американскому президенту стало понятно, что политика – дело грязное, если он этого почему-либо не знал до сих пор. Капитан Забродов покинул службу в тот самый миг, когда понял, что спецназ перестал служить стране и начал служить отдельным людям, присвоившим себе право выражать ее интересы, как им вздумается, и никакие уговоры не могли заставить его вернуться обратно. Ему хватало его книг и его воспоминаний, да и Мещеряков по старой дружбе то и дело впутывал его в разные истории, позволявшие размять косточки и соскрести мох с боков. И каждый раз это была политика пополам с уголовщиной – они были так переплетены и перемешаны, что отличить их друг от друга со временем становилось все труднее, – так что Забродов всегда начинал терзаться горькими сожалениями ровно через минуту после того, как соглашался помочь в очередном расследовании. В данном случае, впрочем, расследовать было нечего – все было известно, и почти все фигуранты дела уже умерли, за исключением главного героя, который вдруг вообразил себя Терминатором.

Забродов услышал стук в дверь и по силе звука догадался, что стучат уже довольно долго. Задумавшись, он совершенно отключился от действительности, что, вообще-то, случалось с ним нечасто. Убавив огонь под сковородой до минимума, он направился в прихожую, на ходу вытирая руки цветастым передником.

– Кто? – спросил он.

– Конь в пальто! – раздраженно ответил с площадки голос Мещерякова. – Уснул ты там, что ли?

Посмеиваясь, Илларион отпер дверь и вздрогнул: на полутемной лестничной площадке позади Мещерякова стоял еще кто-то, и ему на мгновение показалось, что это Слепой вычислил полковника и заставил его подставить Забродова, угрожая огромным вороненым «магнумом».

– Он не заснул, – сказала темная фигура. – Он просто жрал жареную картошку, чтобы нам ничего не досталось. Судя по запаху, картошка была – первый сорт.

Забродов облегченно вздохнул – это был вовсе не Слепой, а генерал Федотов, старинный знакомый и, в пределах того, что позволяла субординация, друг, – но тут же насторожился снова: визит генерала к нему домой вряд ли был просто дружеским жестом. Принимая во внимание все обстоятельства, это был именно визит, причем сугубо деловой, и бутылка дорогого коньяка, которой приветственно помахивал генерал, ничего здесь не меняла. Наоборот, судя по этой бутылке, которой с таким энтузиазмом размахивал непьющий генерал Федотов, новости у него были самого поганого свойства.

Это подтвердилось немедленно, стоило гостям переступить через порог и попасть в ярко, по сравнению с подъездом, освещенную прихожую. Улыбка Мещерякова выглядела несколько натянутой, а генерал вообще скалился, как лошадиный череп на обочине караванной дороги, и видно было, что это стоит ему поистине нечеловеческих усилий. Выглядел генерал совсем неважно, и Илларион с некоторым удивлением разглядел на рукаве его дорогого шерстяного пальто засохшие темные пятна, которые могли быть шоколадом или кетчупом, но вполне могли оказаться и кровью. Забродову почему-то показалось, что так оно и есть. Во всяком случае, вид у пятен был самый зловещий.