Убрать слепого - Воронин Андрей

– А резервные генераторы?

– Он начал именно с них. Дизелист, дежуривший у генераторов, и часовой убиты выстрелами все из того же «магнума». Потом, пока все занимали места по боевому расписанию, готовясь к отражению атаки снаружи и эвакуации архивов, он преспокойно поднялся наверх, застрелил референта, а потом и генерала. Поливанов успел пару раз пальнуть в него из «Макарова»… Вообще, он подготовился, как мог: установил напротив двери фонарь и спрятался за столом…

– Дурак, – заметил Забродов. – Ему достаточно было выйти из кабинета, и в этой темноте и толкотне его бы сам черт не нашел.

– Хорошо рассуждать, сидя дома, – проворчал генерал. – Ты вот лучше по третьей налей. Хозяин, называется.

– Виноват, – сказал Забродов. – Немедленно исправлюсь. Он снова наполнил рюмки и аккуратно отставил графин подальше от генерала. С непривычки тот захмелел и уже начинал размахивать руками.

– Ну, – сказал Федотов, поднимая рюмку, – давайте помянем новопреставленных. Хотя ты, Илларион, правильно заметил: глупо погибли.

– Гибнут всегда глупо, – с какой-то тоской в голосе сказал Забродов. – Жить можно умно, а вот чтобы по-умному погибнуть – такого я не слыхал.

– Ну, тебе виднее, – сказал генерал, поднося рюмку к губам. – Ты у нас по этой части знаток, не зря тебя асом прозвали. Но и этот Сиверов, как я погляжу, не приготовишка.

– Кто? – переспросил Забродов. Голос его звучал спокойно, но рука дрогнула, и водка пролилась на рубашку.

– Ну вот, – сказал Федотов. Его заметно отпустило – водка оказывала свое целительное действие, да и присутствие Забродова как-то успокаивало, и теперь он с каждой минутой становился все больше похож на себя самого – генерала Федотова, отдыхающего в кругу старых знакомых с рюмочкой водки в руке и соленым огурчиком на вилке. – Еще и пить-то не начали, а ты уже облился, как маленький. Мещеряков, подари капитану слюнявчик.

– Вы сказали Сиверов, или мне послышалось? – осторожно ставя рюмку с остатками водки на стол, спросил Забродов.

– Сиверов, Сиверов. Глеб Петрович. Кличка – Слепой. Считался погибшим в Афганистане, был тяжело ранен, выжил, перенес пластическую операцию и был завербован кем-то из эфэсбэшников в качестве платного убийцы. А ты что, знал его раньше?

Забродов казался совершенно спокойным, но Мещеряков, хорошо изучивший приятеля за годы совместной службы и дружеских отношений, беспокойно задвигался на своем табурете.

– Да, – сказал Забродов. – Знал. Это мой ученик – один из лучших.

– Оно и видно, – вздохнул генерал. – Не человек, а мясорубка о двух ногах. Да, – снова вздохнул он, – судьба… Надо же, как вам довелось встретиться. Что ж, тебе и карты в руки. Ты его знаешь… Повадки, так сказать, привычки…

– Я его не знаю, – отрицательно покачав головой, сказал Забродов. – Это совсем другой человек.

Единственное, что мне о нем известно, это что он получил прекрасную профессиональную подготовку и все эти годы не стоял на месте.

– Да, – встрепенулся генерал. – Это все лирика, а у меня для тебя есть информация. Собственно, это не информация даже, а так, последние слова умирающего.

– Слушаю, – сказал Забродов. Он снова был внимательным и собранным, и Мещерякову захотелось тут же, не сходя с места, взять его в рамочку, рамочку застеклить и повесить в управлении на самом видном месте, и чтобы под рамочкой во всю стену тянулась надпись метровыми буквами: ПРОФЕССИОНАЛ. Чтобы приводить туда некоторых и тыкать носом: смотри, недоумок, и учись, покуда есть у кого…

– Потапчук перед смертью успел сказать, что во время их последней встречи – не знаю уж, где она произошла, – от Слепого сильно пахло канализацией.

– Именно канализацией? – переспросил Забродов. – Или это литературный перевод?

– Когда мне надо сказать «дерьмо», я так и говорю: дерьмо, – огрызнулся генерал. – Канализация, Илларион. Потапчук сказал – канализация. Похоже, он считал это важным.

– Похоже, это и впрямь важно, – задумчиво сказал Забродов и снова поднял рюмку. – Ну, господа, по третьей?

Илларион не знал, как называется помещение, в котором он сидел, на современном канцелярском жаргоне. Когда-то этот имевший довольно заброшенный вид тесноватый зальчик наверняка именовался красным уголком, потом ленинской комнатой, теперь же на его дверях со стороны коридора имел место просто прямоугольник отличного от всей остальной поверхности дверного полотна цвета – место, на котором когда-то висела табличка с наименованием помещения.