Право на месть - Мазин Александр

Звук открывающейся входной двери. Ласковин насторожился… и расслабился. Это Наташа. Значит, ее не было на кухне…

«Блестящее умозаключение»,– подумал Андрей и иронически улыбнулся той, на портрете. Все, подъем.

Замок он действительно купил и поставил в тот же день.

Хороший, германский, с отметкой «не дублировать» на каждом ключе, с цепочкой из специальной стали, какую и автогеном не вдруг разрежешь. Наружную дверь укреплять не пришлось. Сработанная в прежние, добротные времена, она не уступала железной: прочная, тяжелая, идеально пригнанная к коробке.

Закончив с дверью, Ласковин проверил и решетки на окнах. Удовлетворительно.

Наташа против его деятельности не возражала. Хочется – пусть делает. Ее куда больше беспокоил отец Егорий. Разве можно, чтобы человек вот так просидел сутки, словно неживой.

– Я его домой отвезу,– сказал Ласковин.

Вчера Андрей разговаривал с Григорием Степановичем. Смушко, как всегда, показал себя человеком разумным и осторожным. С предложением до времени держать в тайне их «воскрешение» староста спорить не стал. Тоже полагал, что надобно молчать хотя бы до того, как завершится пляска вокруг убийства. Милиция навестила его разок, но и только. Закончится кампания в прессе, расследование теракта перейдет в вялотекущую стадию. А то и вообще угаснет, если не будут трясти сверху. Глядишь, и убийца подвернется.

По закону и Ласковин, и Потмаков обязаны явиться и дать показания. Вот тут Смушко по собственной инициативе подстраховался. В рабочем столе уже лежали заверенные справки о том, что оба пропавших без вести тяжело больны, а следовательно, никуда явиться не могут.

– Я привезу его сегодня,– сказал Ласковин.– Хорошо бы вы нас встретили, Григорий Степанович.

– Встречу,– ответил Смушко.– Как батюшка?

– Неважно, поэтому и привезти хочу. Может, дома отогреется. Да и надежней у вас, охрана и прочее.

– А ты? – спросил Смушко.– Может, тоже переберешься с девушкой своей? Места хватит.

– Нельзя,– отказался Андрей.– Мне свободные руки нужны, а дом ваш – как на ладони. Я же не прятаться собираюсь, а действовать. Так что спасибо, нет.

– Как знаешь. Машину, кстати, сам заберешь? Или пригнать?

– Пока пусть стоит, если не мешает. Не мешает?

– Двор большой.

– Через пару дней ее номинальный хозяин заберет. Я с ним договорюсь, так будет естественней.

– Шпионские страсти! – смешок старосты был не очень-то веселым.

– Отец Серафим не звонил?

– Разок. Выразил соболезнования. Спросил, чем может поддержать, в смысле, не принять ли общину под свое крыло?

– И вы? – заинтересовался Андрей.

– Пусти козла в огород… – с иронией произнес Григорий Степанович.

К отцу Серафиму он относился не лучше, чем Ласковин.

– Когда вас встречать? И где?

– К восьми,– сказал Андрей.– Как стемнеет. Скажем, у метро «Просвещения»?

– Годится. «Просвещения». Без десяти восемь. Встречу вас у эскалатора.

Определившись с отцом Егорием, Ласковин позвонил Вадиму.

– Еще не готов,– сухо сказал тот.– Завтра звони.

– Вадим,– сдержанно произнес Андрей,– у меня нет запаса времени!

– Сожалею.

«Ни хрена ты не сожалеешь!» – сердито подумал Андрей.

С удовольствием послал бы друга покойного Сарычева (если такой человек, как Вадим, мог быть кому-то другом), но – нельзя. Нет у него возможности отказываться от помощи.

– Хорошо,– согласился он.– Завтра. И еще. Я хочу выяснить, по какому адресу зарегистрирован телефонный номер. Это можно?

– Может быть. Диктуй.

Клочок бумаги с телефоном «Михаила» Андрей уже держал в руке.

– Значит, завтра? – сказал Ласковин, прочитав семь цифр.

– Адрес? Нет, подожди. Делаю запрос…

– Есть,– сказал Вадим через несколько минут.– Пиши… Улица Правды…

«Зря взъелся на человека,– подумал Андрей, положив трубку.– Просто манера у него такая… снисходительная».

Прямо над дверью висела табличка: «Опорный пункт милиции». Андрею – не туда. «Опорный пункт» размещался на первом этаже. Второй занимал «Независимый фонд помощи населению», третий этаж принадлежал редакции газеты «Бизнес-ревю», четвертый поделили между собой «Общество любителей старинной музыки „Клавесин“ и негосударственный пенсионный фонд „Содружество“. На последнем висел замок и прилеплена написанная от руки бумажка, извещавшая, что „Содружество“ больше ни с кем дружить не хочет.

«Паноптикум»,– подумал Андрей, поднимаясь еще выше.