Расписной - Корецкий Данил Аркадьевич

Микула развернул маленькую, сильно измятую бумажку с косо оборванным краем, тщательно разгладил и принялся вслух читать корявые карандашные строчки.

«Любой спор на интерес и есть игра на интерес».

Потом перевернул малевку и прочел текст с другой стороны листка:

«Эту рыбу никто из честных бродяг не знает. На „четверке“ он точняк не был. Пинтос про него не слыхал. Смотрите сами и решайте по нашим законам…»

Микула медленно свернул записку, подумал.

– Ну, Груша, чего делать будем? – спросил он, обернувшись к одному из своих подручных. Чувствовалось, что смотрящий не особенно разбирается в таких делах.

– Ну, эта… Давай малевку по хатам прогоним… Как решат…

– Скелет?

– Давай… Спросим…

– Чего вы фуфло гоните! – возмутился Зубач. – Кого еще спрашивать? Нам самим надо разборняк чинить. Расписной, тащи его сюда!

Зубач явно перехватывал инициативу, и ясно было как божий день, что он хочет схавать Микулу и стать на его место.

Вольф подошел к шконке спящего новичка и уже хотел нагнуться, чтобы похлопать по одутловатой харе.

«Притворяется, гнида, – предупредил кот. – Поберегись, у него мойка[57] в клешне».

Этого Расписной не ожидал. После тщательного шмона на приеме ему казалось, что ничего запретного пронести с собой в камеру невозможно. Но веки здоровяка действительно напряжены и чуть подрагивают, у спящих они расслаблены. И руки сжаты в пудовые кулаки…

Не приближаясь вплотную, Вольф уперся ногой в бок лежащему и резким толчком с усилием сбросил стокилограммовую тушу на бетонный пол. Раздался глухой удар, вскрик и тут же рев бешенства:

– Паскуда, на Резаного тянешь! Распишу, как обезьяну!

С неожиданной ловкостью новичок вскочил и бросился на Расписного, целя зажатой между пальцами бритвой ему в лицо. Автоматическим движением тот поймал толстое запястье, левой несильно ударил в челюсть и, отжав откинувшуюся голову плечом, взял локтевой сгиб противника на излом.

– Бросай, сука! Ну!

Сустав противоестественно выгнулся, связки затрещали.

– Пусти… Сломаешь…

Бритва неслышно звякнула о бетон, Скелет поспешно схватил ее и отскочил в сторону.

– Вот так. Пошел!

Деваться было некуда. Чтобы ослабить боль, Резаный привстал на носки и послушно семенил туда, где его ждал готовый к разбору блаткомитет. Но похоже было, что настроение у первого стола переменилось.

– Гля, – забыв про запрет, присвистнул Груша, и ему никто не сделал замечания. Застыл, неестественно вытаращив глаза, Скелет.

С явной оторопью смотрели Катала и Микула. Смотрели не на Резаного, а на Расписного, будто он являлся виновником предстоящей разборки. А Зубач криво улыбался нехорошей, понимающей улыбкой.

Волк понял, что «упорол косяк»[58]. И тут же сообразил – какой.

– Гля, братва, где это он таким финтам научился?! – обвиняющим тоном задал вопрос Груша. Он обращался к камере, и ее ответ мог вмиг бесповоротно определить дальнейшую судьбу Расписного. Если этот ответ не опередить…

– У ментов, где же еще! – сквозь зубы процедил Расписной, выпустил Резаного из захвата и толкнул вперед, прямо к Микуле. – Мы с пацанами в Аксайской КПЗ три месяца тренировались. Клевый приемчик, он мне не раз помог.

– Чему ты еще у ментов выучился? – медленно спросил Зубач, не переставая улыбаться.

– А вот гляди! – Не поворачивая головы, Расписной растопыренной ладонью наугад ударил Грушу. Раздался громкий хлопок, Груша пошатнулся и резко присел, двумя руками схватившись за ухо.

– За что?! – крикнул он. – Ты мне перепонку пробил! За что?

– Не знаешь?! – Ударом ноги Расписной опрокинул Грушу на спину. – А отвечать за базар надо?!

– Да что я сказал?

– Вот что! И вот! И вот! – Расписной остервенело бил лежащего ногами, лицо его превратилось в страшную оскаленную маску. Груша дергался всем телом и утробно стонал. Но это был урок не столько Груше, сколько всем остальным.

– Что еще тебе показать? – спросил Расписной, наступив Груше на горло и пристально глядя Зубачу в глаза. – Показать, как шеи ломают?

– Ты не борзей! – Зубач наконец согнал с лица улыбку. – В дому по людским законам живут! Ты чего беспредел творишь?

– А по закону честного фраера[59] ментом называть можно? Да за это на пику сажают! Щас я ему башку сверну, и любая сходка скажет, что я прав!

Груша пытался протестовать, но из перекошенного рта вырывался лишь сдавленный хрип.

– Тебя еще за честного фраера никто не признал! – пробурчал Зубач и отвел взгляд. – И ментом тут никого не называли. Отпусти его, потом разбор проведем. Сейчас речь об этой рыбе!

Он повернулся к Резаному. Остальные арестанты, молча наблюдавшие за развитием событий, с готовностью переключились на предполагаемую жертву. Расписной убрал ногу, Груша надсадно закашлялся, жадно хватая воздух, и быстро отполз в сторону.

– Давай для начала рассчитайся за спор, – сказал Микула потерявшему свою наглость Резаному.

– Где мой стольник? – Катала протянул руку, требовательно шевеля пальцами.

– Я… Я завтра отдам, – новичок смотрел в сторону и бледнел на глазах.

– А, так ты фуфломет! – презрительно протянул Катала и безнадежно махнул рукой. – А мы с тобой, как с честнягой…

– Со спором все ясно, – подвел итог Микула. – А что ты вчера мне сказал?

Новичок молчал.

– Ты мне сказал, что на «четверке» зону топтал. А оказалось – это фуфло!

Резаный громко сглотнул.

– Ты мне сказал, что Пинтос тебя знает, – продолжал Микула. – И это фуфло! Что ты теперь скажешь? Как перед людьми объяснишься?

– Ну чего особенного… На «четверке», на «шестерке»… Какая разница, они почти рядом… – неубедительно пробубнил Резаный. – А Пинтос просто забыл. Я же не по его уровню прохожу. Парились неделю вместе на пересылке, думал, он помнит…

– Честный бродяга зоны не путает, ему скрывать нечего! – вмешался Зубач.

– Погоди! – оборвал его Микула и снова обратился к Резаному:

– Ты мне еще много фуфла прогнал! Что за гоп-стоп[60] чалился обе ходки… И на плече тигр выколот! А откуда тогда наколка бакланская? Она постарее, вон выцвела уже…

– С пьяни накололи… Еще по воле – молодой был, дурной…

– Да? А над губой что за шрамик?

– Где? А-а-а… – Резаный потрогал лицо. – Махался со зверями, гвоздем ткнули…

– А может, ты что-то выводил? – снова заулыбался своей изобличающей улыбкой Зубач. – Может, там у тебя точка была вафлерская?

– Ах ты, сука!

Резаный стремительно бросился вперед, но калмык упал ему под ноги и пудовый кулак не дотянулся до улыбки Зубача. Туша здоровяка второй раз грохнулась на пол, и тут же на него со всех сторон обрушился град ударов. Зубач, Микула и Катала с остервенением впечатывали каблуки в прогибающиеся ребра. Резаный попытался подняться, но Скелет запрыгнул сверху и принялся подпрыгивать, будто танцевал чечетку. Калмык, сбросив грубый ботинок, молотил по неровно остриженному затылку, словно заколачивал гвозди тяжелым молотком.

Еще несколько человек толпились вокруг, явно желая принять участие в расправе, но не могли подступиться к жертве.

– Пустите меня! Дайте я! – Еще не оправившийся от побоев Груша оттащил калмыка и несколько раз изо всех сил лупанул Резаного по голове, так что тот влип лицом в пол. По грязному бетону потекли струйки крови. Крупное тело безвольно обмякло.

Расписной стоял в стороне и безучастно наблюдал, как избитого новичка приводили в чувство. Нашатыря в камере не было, поэтому его вначале облили тепловатой водой из-под крана, а потом Скелет принялся со всего маху бить по окровавленным щекам и крутить уши так, что они хрустели.

Наконец Резаный пришел в себя и застонал. Нос был расплющен, все лицо покрыто кровью.

– Давай, сука, колись – кто ты в натуре есть?! – Скелет поднес бритву к приоткрывшимся глазам, и веки тут же снова накрепко сомкнулись, как будто тонкая кожа могла защитить от тусклой замызганной стали.

– Чистый… я, – с трудом выдохнул Резаный. – А фуфло прогнал для понтов, для авторитета… За хулиганку чалился, а хотел за блатного проканать… Потому «четверку» назвал и кликуху новую придумал… Но ни с ментами, ни с петухами никогда не кентовался… Корешей не закладывал, у параши не спал… Проверьте по «шестерке», там подтвердят. Чистый я…

– И какая твоя погремуха? – спросил Микула.

– Верблюд… Но за это не режут…

Зубач ухмыльнулся и вытянул вперед палец.

– Еще как режут! Ты «ершом»[61] выставился. За это многих кончили!

Микула поморщился и хлопнул его по руке.

– Слушай, Зубач, с тобой хорошо говно хавать – ты все наперед забегаешь! Кто за хатой смотрит?!

– Гля, он в натуре обнаглел! – поддержал смотрящего Скелет, поигрывая бритвой.

Зубач огляделся. Катала смотрел в сторону, от Расписного поддержки ожидать тоже не приходилось. Зато сзади мрачно нависал хмурый Груша, а сбоку примерялся к его ногам калмык.