Расписной - Корецкий Данил Аркадьевич

Сокольски, чуть помешкав, кивнул:

– Ваш близкий знакомый, можно сказать, друг, как там его?..

– Фогель. Иоганн Фогель.

– Он добивался восстановления немецкой области, а оказался за решеткой! На пятнадцать лет. У них меньше дают за убийство! Не правда ли, Майкл?

– Правда.

Сокольски утратил первоначальный энтузиазм, и это бросилось всем в глаза.

– Не будьте столь чувствительны, Майкл! – успокоил его Спайс. – Вы ведь не виноваты в таком печальном исходе!

В воздухе повеяло ароматом поджариваемого на углях мяса.

– Пойду погляжу, как там Джим справляется с делом, – Сокольски поднялся из-за стола. – Без контроля он может пересушить стейки.

Завтрак начинался как всегда: баландер по счету ставил на откинутый подоконник «кормушки» миски с разваренными макаронами, дежурный шнырь принимал их и передавал в подставленные руки сокамерников, повторяя счет:

– …пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Не лезь, перекинешь! Семнадцать… Тьфу… Восемнадцать, девятнадцать…

Внезапно звяканье алюминия и счет прервались, в жадно распахнутый рот камеры просунулась голова в несвежем белом колпаке с многозначительно вытаращенными глазами.

– Сейчас для смотрящего! – Голова тут же исчезла.

Смотрящий никогда не ест общую жратву, но никто не стал переспрашивать и задавать вопросов, просто следующую миску шнырь немедленно отнес на первый стол.

За ним теперь сидели всего пять человек: Калик, Катала, Зубач, Морда и Расписной. Они держались настороженно и почти не разговаривали друг с другом. Когда перед Каликом поставили миску с макаронами, он сразу же отлепил от донышка клочок бумаги и осмотрелся. По правилам, полученную малевку смотрящий не должен читать один. Чтобы не мог утаить сведения про самого себя. Сейчас в записке речь, скорей всего, шла о Расписном, но соблюдать формальности все равно было необходимо.

– Катала, Зубач, Морда, идите сюда!

Сердце у Волка заколотилось, несмотря на жару, по спине прошел холодок.

На глазах у свидетелей Калик развернул записку и принялся читать:

– «Про Расписного слыхали, в „Белом лебеде“ был в авторитете. Лично никто не знает. Надо присмотреться, проверить, спросить по другим домам…»

Калик закашлялся.

– Это не все, там еще есть, – сказал Морда и потянулся к смятой мокрой бумажке.

Смотрящий презрительно скривился и отвел руку:

– Не гони волну! Ты что, самый грамотный тут? Я и без тебя все вижу!

Прокашлявшись, он как ни в чем не бывало продолжил чтение:

– «Калику надо идти на Владимир, Пинтос ждет. Краевой».

Волк расслабился и перевел дух. Смотрящий, наоборот, – заметно помрачнел.

– Ну, в хате ты прибрался… Только почему у тебя народ дохнет пачками?

Подполковник осмотрел все углы камеры, прошелся вдоль строя арестантов, придирчиво осматривая каждого, и остановился перед Каликом.

– Первый жмурик действительно от сердца загнулся. А Теребилов?

– С третьей шконки слетел… – проговорил Калик. И неохотно добавил: – Гражданин начальник…

– Ты кому фуфло гонишь! – Дуболом подался вперед, впившись пронзительным взглядом в жестокие глаза вора. – Как авторитет на третьей шконке оказался?! Хера ему там делать?!

Сегодня начальника сопровождали трое, но все трое отвлеклись: прапорщики шмонали койки, капитан наблюдал за ними. Подполковника никто не страховал, он стоял вполоборота, спиной к двери. Из строя вышел Хорек и, держа руку сзади, на цыпочках стал подкрадываться к Дуболому.

– Так это только у вас погоны навсегда даются. А у нас он сегодня авторитет, а завтра упорол косяк – и полез на третью шконку…

Калик скосил глаза. Хорек улыбнулся ему и бросился вперед. Остро заточенный черенок ложки нацелился подполковнику под лопатку. Интуитивно почуяв опасность, он стал поворачиваться, но избежать удара уже не успевал. И тут Калик шагнул вперед, сделал быстрое движение, будто ловил муху. Тусклый металл пробил ладонь, брызнула кровь, судорожно сжавшиеся пальцы обхватили кулак Хорька. От неожиданности тот выпустил свое оружие и бессмысленно уставился на смотрящего. Здоровой рукой Калик ударил его в переносицу. Хорек упал на колени, зажимая разбитый нос. В следующую секунду на него обрушились могучие кулаки Дуболома.

– Ах ты, сука! На хозяина руку поднял! Да я тебя по стене размажу!

На помощь начальнику бросились прапорщики и капитан. Под градом ударов бельмондо корчился и стонал. Тяжелые сапоги с хрустом вминали грудную клетку, смачно влипали в бока, с треском били по рукам и ногам. Наконец Хорек замолчал и перестал шевелиться.

– Хватит с него! – тяжело дыша, сказал подполковник. – Он хоть и псих, но этот урок навсегда запомнит! Пошли!

Дверь с лязгом захлопнулась.

– Мудила! – морщась, сказал Калик, перевязывая ладонь настоящим стерильным бинтом. – У нас два жмурика подряд, а он взялся хозяина мочить! Всю хату под раскрутку подставить!

Шкет облил полумертвого Хорька водой. Неожиданно для всех тот открыл глаза.

– Как же так, Калик, ты же мне сам сказал Дуболома завалить, – простонал он, еле шевеля расплющенными губами. – Сам ведь сказал! А сам не дал… Как же так?!

– Я тебе разве так сказал делать? Надо выбрать момент и делать тихо, с умом… А ты всем людям хотел вилы поставить!

– Как же так, Калик… Ты же сам сказал!

Глаза Хорька закатились.

– Слышь, Калик, а чего ты руку-то подставил? – внезапно поинтересовался Морда. – Захотел перед Дуболомом выслужиться, оттолкнул бы Хорька – и все дела! Себе-то кровянку зачем пускать?

«Да он, сука, на этап идти не хочет! – раздался тонкий голос кота. – Видно, знает, что во Владимире ему правилка будет!»

Кроме Расписного, никто этого не слышал. Но в следующую секунду Расписной слово в слово повторил эту же фразу.

– Что?! – вскинулся Калик. И было видно, что кот с Расписным попали в точку.

– Да я тебя без соли схаваю! А ну, пацаны!

Никто не двинулся с места. Даже Зубач сделал вид, что ничего не слышит.

– Кто ему верит? – спросил Морда. – Я с Расписным и Хорьком согласен: Калик ссучился. А ты, Леший, что скажешь?

– Сам Хорька научил, а потом вломил хозяину. Конечно, сука!

– Голубь?

– Сука!

– Катала?

Брови-домики опали, хитрые глаза картежника полуприкрылись, и он надолго задумался. Но бесконечно думать нельзя, надо что-то говорить. И отвечать за свое слово, если оно пойдет вразрез с мнением большинства.

– Согласен.

– Зубач?

– И я согласен.

– Каштан?

– За такой косяк на жало сажают!

– Утконос?

– Люди все видали и слыхали. Сука он!

Ни одного голоса в защиту теперь уже бывшего смотрящего никто не подал. Калик менялся на глазах: каменные черты лица расслабились и поплыли, как воск свечи, от грозного вида ничего не осталось, он даже ростом меньше стал.

– Шкет?

– Продал он Хорька, что тут скажешь. Значит, сука!

– Савка?

– Сука и есть!

Все понимали, к чему идет дело. И Калик понимал. И Расписной, наконец, понял. Но его кровавая развязка не устраивала: еще один труп списать не удастся, начнется следствие – так можно затормозиться здесь до зимы.

– Что с ним делать будем? – спросил для проформы Морда.

– На нож!

– Задавить гада!

– В параше утопить!

– Я вот что думаю, бродяги, – степенно начал Расписной с теми рассудительными интонациями, которые так ценятся в арестантском мире. – Если мы с него спросим, как с гада, это будет справедливо. Но неправильно…

– Как так?! – возмутился Леший.

– Да очень просто. Его Пинтос на правилку ждет во Владимире. Утром Краевой маляву пригнал. Так, Морда? Так, Катала?

– Так.

– Так.

Морда и Катала кивнули.

– Пинтос вор, законник, нам свое мнение против его решения выставлять негоже. Поэтому я предлагаю: мы гада сейчас загоним под шконку, и пусть идет к Пинтосу на разбор. А смотрящим надо выбрать Морду. Я так думаю.

– А чего, правильно! – с готовностью крикнул Катала.

– Точняк!

– Молоток, Расписной, дело говорит!

Решение приняли единогласно. Зубач, Голубь и Каштан сбили Калика с ног и пинками загнали под шконку. Всемогущий пахан в один миг превратился в презираемого всеми изгоя.

– Ну и все! – подвел итог Морда, занимая место смотрящего. – А во Владимире пусть с него Пинтос спросит как хочет…

Но Калик не стал дожидаться встречи с Пинтосом. В ту же ночь он привязал скрученный в три слоя бинт к отведенной ему третьей шконке и удавился.

Пришедшего утром начальника эта смерть не очень удивила.

– А ведь верно он давеча сказал: сегодня авторитет, а завтра полез на третью шконку, – задумчиво проговорил Дуболом, рассматривая безвольно висящее тело. И, повернувшись к внушительной свите, которая теперь не отходила ни на шаг, добавил: – Сразу видно: клопы загрызли… Надо санобработку делать! Тогда у них дохнуть перестанут!

Два здоровенных прапорщика многозначительно переглянулись, третий зловеще усмехнулся.