Приговор воров - Серегин Михаил Георгиевич

– А? – эхом отозвался Пучков и снова замолчал.

«Чего это с ней такое? – кружились в его голове обалделые мысли. – Совсем с катушек съехала от пьянки и блядства? Или, правда, хочет со мной это самое: познакомиться? Но зачем я ей? Она же водит к себе вон каких. Взять сегодняшнего утреннего бандюгу. Хорошо, что он меня не пришиб».

– Ну да, – сказал Пучков, не сводя глаз с Таньки, но тем не менее отодвигаясь в глубь своей квартиры. – К тебе придешь, а там амбал какой-нибудь сидит. По морде мне надает.

– За что? – очень натурально удивилась Танька.

Пучков и вовсе растерялся.

– Как за что? – проговорил он. – Я же тебе это, жить мешаю. Стучу шваброй.

– Это я тебе жить мешаю, – ласково и виновато произнесла Танька. – А не ты мне. И потом, если бы у меня амбал там сидел, я разве пришла бы к тебе?

Танькина откровенность окончательно сбила Пучкова с толку.

«А что? – подумал он вдруг. – Есть же болезнь такая у баб. Когда ей постоянно нужно это самое, все равно с кем. Вот и у Таньки такая болезнь, наверное… Пойти, что ли, с ней, правда? Вон она какая сдобная».

– Так идешь? – поинтересовалась Танька. – Или нет?

Она сладко потянулась, прогнув спину, и перед глазами ошалевшего Пучкова на мгновение мелькнули под натянувшейся тонкой тканью крупные темные соски.

– Иду, – решился он.

* * *

В квартире Таньки и правда не оказалось никого. Зато там обнаружилась громадная скрипучая кровать – та самая, которая не давала Пучкову покоя по ночам, – столик у кровати, на котором стояли две бутылки водки и два граненых стакана. И еще кое-какая немудреная закуска в тарелках с отбитыми краешками.

Танька первым делом шлепнулась на кровать, задрав ночную рубашку до такой степени, что у Пучкова, робко присевшего на краешек кровати, в голове основательно помутилось.

Впрочем, через полчаса голова Ивана и вовсе кружилась – частично от того, что Танька, объявив, что ей стало совсем жарко, избавилась от своей ночной рубашки и завернулась в простыню, которая то и дело падала с ее роскошной груди, а частично и от того, что одну бутылку водки Пучков с Танькой уже выпили.

За эти полчаса Иван успел здорово подружиться со своей ранее ненавистной соседкой. Он называл ее теперь Танюха, а она его именовала не иначе как Ванечкой или дорогушей.

– А я-то, признаться, не один раз хотел ментов вызвать! – без всякого стеснения рассказывал Пучков.

– Но ведь не вызвал же? – лукаво щурилась на него Танька, кокетливо придерживая рукой спадающую простыню.

– Не вызвал, – подтверждал опьяневший Пучков. – А зачем? Свои же люди! Всегда можем уладить дела по-соседски.

И Пучков довольно нагло подмигивал Таньке.

Она, впрочем, на эти его подмигивания совсем не обижалась – только хохотала, показывая крепкие и удивительно белые зубы.

«Какая грудь у нее, – думал размякший Пучков. – Просто изумительная грудь. Я такой груди никогда не видел. Только по телевизору, по ночному каналу. И неужели она мне даст?»

– Дам, – захохотала Танька.

Пучков застыл от неожиданности и стыда, когда понял, что последнюю фразу произнес вслух.

Он готов был уже пойти на попятную и сгладить неловкость какой-нибудь вежливой и изысканной фразой, но никакой вежливой и изысканной фразы он не знал отроду – поэтому только замычал и развел руками.

А Танька, не переставая хохотать, подняла руки вверх, отчего простыня упала. Танька на этот раз не стала ее подтягивать, а отбросила в сторону. Потом Танька взвизгнула и потянулась к Пучкову.

Иван не успел и пикнуть, как оказался без своей майки. Танька прильнула к его тщедушной безволосой груди, опрокинула Ивана на спину и мастерски стащила с него тренировочные штаны. Пучков почувствовал щекочущее тепло Танькиных губ внизу своего живота. Он закатил глаза и утробно заурчал. Танька еще минуту нависала над распростертым на кровати Иваном, потом оторвалась от него, вытерла тыльной стороной ладони лоснящиеся жадные губы и перекатилась набок, увлекая на себя Пучкова.

Иван Пучков видел совсем близко блестевшие Танькины глаза, растрепанные волосы и розовое тело, распаренное, точно в бане. Танька изогнулась под ним и испустила томный вздох. Хоть весь хмель вылетел из головы Пучкова, он все равно мало что соображал. А когда Танька оплела его худосочные бедра крепкими своими ногами, он вдруг ощутил в себе такие силы, что, зарычав по-звериному, набросился на Таньку, как изголодавшийся по весенней течке кобель набрасывается на сучку.