Антимавзолей - Воронин Андрей

– Про любовь?

В голосе Федора Филипповича явственно прозвучала насмешка. Глеб покосился на лежавшую рядом газету, а потом не утерпел – развернул и еще раз пробежал глазами заметку.

– С такой фантазией про любовь писать скучно, – сказал он. – Разве что про неразделенную любовь прекрасной девы к восьминогому инопланетянину-гермафродиту... Не понимаю, Федор Филиппович, зачем вы мне это показываете? Я давно говорю, что этих дураков, высасывающих сенсации из пальца, не мешало бы слегка укоротить. Но вправлять мозги журналистам – это, согласитесь, не моя специальность. В конце концов, вызовите главного редактора повесткой на Лубянку и припугните. С этим любой лейтенант справится, тоже мне, работа... Или вы хотите, чтобы я его... э... того?

– Боже сохрани! – воскликнул Потапчук. – Что за дикая мысль!

– Вот и мне так кажется. Так в чем тогда дело? Вы что, развлечь меня хотели?

– Делать мне больше нечего, – проворчал генерал. – Ну, а если допустить, что данная заметка – не спорю, вздорная – все-таки содержит некое рациональное зерно?

– Вот эта заметка? – уточнил Глеб, ткнув пальцем в сторону газеты. – Единственное рациональное зерно, которое я тут вижу, это что по автору психушка плачет.

– Ну-ну, – примирительно сказал генерал. – Ты все-таки постарайся, представь, что в заметке этой не все из пальца высосано...

– Вы хотите сказать... Федор Филиппович, это же чистой воды бред!

– Так уж и бред, – с непонятной интонацией сказал Потапчук. – Тогда послушай, какую историю мне рассказал один очень уважаемый человек...

* * *

Лев Валерьянович Григорович вышел на пенсию около десяти лет назад – девять лет семь месяцев три недели и два дня, если уж быть точным. Лев Валерьянович любил точность, за долгие годы она стала главным стержнем его натуры, потому что этого требовала его работа.

До выхода на пенсию Григорович был экспертом-почерковедом – или, как говорили когда-то, графологом. Он научился разбираться в тайнах человеческих почерков и свойствах идеомоторики за много десятилетий до того, как чья-то светлая голова изобрела людям на беду компьютер. Впрочем, когда в его лаборатории установили одну из первых таких штуковин, Лев Валерьянович не сопротивлялся: во-первых, он был офицером и должен был выполнять приказы, а во-вторых, у него хватало ума не ложиться бревном на пути научно-технического прогресса.

Как любой разумный человек, Лев Валерьянович в рекордные для своего уже тогда преклонного возраста сроки освоился с компьютером. Но компьютер, хоть и явился для Льва Валерьяновича неплохим подспорьем в работе, вовсе не был ему необходим. Бывало, и довольно часто, что более молодые коллеги, вооруженные компьютерами, зайдя в окончательный, казалось бы, тупик, бежали на поклон к Григоровичу, полагаясь на его острый глаз куда больше, чем на самую современную технику. Удивительно, но старик со своей шестикратной лупой ни разу не дал маху...

Словом, на службе Льва Валерьяновича уважали и очень ценили, да и ему приятно было чувствовать себя не последней спицей в колеснице. Однако, когда пришла пора выходить на пенсию, Григорович не колебался ни единой секунды: написал заявление, отклонил все предложения остаться, выслушал все полагающиеся в таких случаях слова, прослезился, как водится, над врученным ценным подарком и благополучно ушел на покой. Какой-то особенной усталости он не чувствовал, чем станет заниматься на пенсии, понятия не имел, но и оставаться ему не хотелось: времена тогда были смутные, нехорошие, воры и бандиты чуть ли не в открытую правили страной, и офицерское звание мало-помалу стало его, мягко говоря, тяготить.

Как ни странно, быть пенсионером оказалось вовсе не так страшно, как, бывало, представлялось Льву Валерьяновичу. Запросы у него были небольшие, слабости к алкоголю он не питал, и подполковничьей пенсии ему вполне хватало и на хлеб с маслом, и на оплату коммунальных услуг, и даже на утоление внезапно пробудившейся в нем страсти к чтению. В юности Лев Валерьянович очень любил читать приключенческую литературу, но служба почти не оставляла ему свободного времени, и любовь к чтению мало-помалу угасла. Зато теперь времени было хоть отбавляй, и Григорович принялся увлеченно наверстывать упущенное. Он записался в три библиотеки одновременно и проводил по многу часов на книжных развалах и в букинистических магазинах. Читал он, как и в юности, приключенческую литературу, отдавая предпочтение детективам. Агата Кристи, Жорж Сименон, Уилки Коллинз, Пристли, Конан-Дойл и иже с ними, вернувшись из забвения, вновь сделались его верными друзьями и спутниками.