Число власти - Воронин Андрей

— Это в том случае, если Казаков не солгал, — сказал Слепой.

— В чем же, по твоему мнению, он мог тебе солгать?

— Например, в том, что управлять биржей нельзя, если не умеешь заглядывать в будущее.

— Управлять биржей можно, — сказал Потапчук, — примерно так же, как катящимся с горы валуном. Если вовремя расчистить для него дорогу, камень можно направить куда хочешь, и никакой мистики тут не потребуется. Но заставить его катиться в гору... Ну, сам понимаешь. Иначе говоря, имея знания и соответствующие финансовые возможности, можно организовать экономическую ситуацию в регионе, стране и даже во всем мире таким образом, чтобы она повлияла на результаты биржевых торгов в желаемом направлении. Для этого можно воспользоваться также и военной силой, как, например, поступили американцы в Ираке. Вот они сейчас, наверное, удивляются!.. Все спланировали, все рассчитали, провернули операцию в лучшем виде — никто даже и не пикнул, — а вместо желаемого результата получили кучу дерьма на лопате... Словом, в какой-то степени влиять на биржевые торги можно. Но по собственной прихоти изменять их результаты так, чтобы они противоречили экономической ситуации и даже здравому смыслу, действительно невозможно. Я консультировался со специалистами, Глеб. Это так, и от этого никуда не денешься. Мы столкнулись с чем-то необъяснимым, и слава богу, что это произошло не слишком поздно.

Слепой печально усмехнулся.

— Откуда вы знаете, что это произошло не слишком поздно?

— Я на это надеюсь, — сказал генерал. — Очень надеюсь.

Глеб потушил сигарету в пепельнице и подлил себе кофе. Кофе остыл, и Сиверов стал пить его мелкими глотками, с удовольствием чувствуя, как хинная горечь разъедает полупрозрачную пленку мистического страха. Он солгал генералу: Федору Филипповичу удалось-таки его напугать, и притом основательно. Сознавать, что на свете существуют проблемы, неразрешимые при помощи обычных человеческих методов, начиная с примитивных пуль и кончая последними достижениями современной науки, было очень неприятно. Чтобы рассеять тягостное впечатление, Глеб представил себе, как он, весь обвешавшись осиновыми кольями и зарядив “глок” серебряными пулями, охотится на вурдалаков или, размахивая тяжелым двуручным крестом, разгоняет банду привидений, заполонившую какой-нибудь туристический центр. Он надеялся что картинка получится смешная, но вышло почему-то наоборот. “Еще разгончик, и R — ракета”, — вспомнил он рассказанный Казаковым анекдот и через силу улыбнулся: кажется, из него, Глеба Сиверова, тоже готовы были вот-вот посыпаться шестеренки. А из генерала Потапчука они, похоже, уже сыплются...

— Что ж, — сказал он, — придется отпустить бороду и временно уверовать в магию чисел.

— Борода вовсе не обязательна, — утешил его Потапчук. — А по поводу магии чисел ты можешь проконсультироваться с профессором Арнаутским. Он возглавляет кафедру прикладной математики на мехмате МГУ и в свое время довольно активно и плодотворно сотрудничал с КГБ. Кличка — Интеграл, но ты своей осведомленностью особенно не козыряй. Арнаутский — дядька щепетильный, вспыльчивый и, в общем-то, порядочный. Просто время тогда было такое: не хочешь, чтобы стучали на тебя — стучи сам...

— Хорошее время, — съязвил Глеб.

— Какое было, такое было, — отрезал генерал. — Можно подумать, нынешнее лучше.

Глеб подумал, но так и не нашелся, что возразить: в свете последних событий спорить с генералом было трудно.

Глава 5

По случаю жары и выходного дня в кафе было малолюдно, лишь за столиком у окна, в непосредственной близости от кондиционера, который с негромким шелестом гнал в помещение ледяной воздух, расположилась шумная компания молодых людей, самому старшему из которых было чуть меньше сорока, а самому младшему — чуть больше двадцати. Оттуда доносились хриплые, развязные возгласы и еще более развязный смех. Бармен, перетиравший за стойкой бокалы, упорно сохранял каменное выражение лица, которое сменялось услужливой улыбкой всякий раз, когда кто-то из заседавшей у окна компании смотрел в его сторону. Редкие посетители, заглянув в кафе и увидев компанию, сразу же убирались прочь, но это волновало бармена меньше всего: те, что сидели у окна, всегда платили по-королевски, хотя, строго говоря, могли бы не платить вообще.

Во главе стола сидел Паштет — крупный мужчина с фигурой боксера-тяжеловеса, тяжелой челюстью и твердыми серыми глазами. Одет он был просто, без затей, в линялые джинсы и серую майку. Лишь золотая цепь на шее, перстень на безымянном пальце левой руки да выражение тяжелого, грубо вылепленного лица выдавали его профессию. Паштет был одним из самых известных в Москве бригадиров, осколком славных перестроечных времен, застрявшим где-то на полпути к настоящему успеху и, кажется, очень этим довольным. Он не рвался ни в большой бизнес, ни в политику, поскольку очень хорошо осознавал предел своих возможностей. Ума, решительности и жестокости у него хватило бы на троих. Но Паштет был недостаточно гибок, прекрасно знал об этом своем недостатке и потому особо не выпячивался, довольствуясь своим местом авторитетного “братка”, свято чтящего традиции и живущего, что называется, по понятиям.