Число власти - Воронин Андрей

— Это он? — с трудом шевеля непослушными губами, спросил профессор.

— Не совсем, — раздался у него за плечом голос Мансурова. От Алексея пахло табаком, одеколоном и магазинными пельменями, но Арнаутский этого не замечал. — Это, как я понимаю, только часть универсального коэффициента — та самая, с помощью которой я держу в кулаке валютную биржу. А формула, которую вы видите, описывает процесс превращения доллара в макулатуру... А сам коэффициент, — он снова перелистнул страницу, — вот он. Тут еще много непонятного, во многом, наверное, мне так и не удастся разобраться — не успею, жизнь слишком коротка, — но я не верю, что это просто бессмысленный набор цифр. Вот, взгляните сюда, — он постучал ногтем по экрану, — видите? Вот это мой биржевой коэффициент, это — небезызвестное вам число Пи... Здесь все. Или, по крайней мере, очень многое — больше, чем человечество в состоянии осмыслить.

— Да-да, — рассеянно поддакивал профессор, пожирая взглядом светящееся на экране число. — Нет, это не абракадабра, в этом чувствуется порядок и смысл... И эти формулы... Непонятно, что они означают, какие процессы описывают, но это не произвольный набор символов... Послушай, это невероятно! Это гениально, черт бы меня побрал! У меня просто нет слов, чтобы высказать свое восхищение! Я преклоняюсь перед твоим талантом!

— Спасибо, профессор, — сказал Мансуров. — Вы были правы, я действительно мечтал услышать эти слова, и притом не от кого попало, а от вас — моего учителя и коллеги, маститого, всеми признанного ученого. А теперь, когда эти слова прозвучали... Познакомься, мама, это мой учитель, профессор Арнаутский. Он пришел сюда, чтобы высматривать, вынюхивать и доносить... Поздоровайся с профессором, мама!

— Что? — Смысл последних слов Мансурова не сразу дошел до поглощенного созерцанием числа власти Льва Андреевича. — Что ты...

Он хотел обернуться, но не успел, потому что на голову ему вдруг обрушился какой-то угловатый металлический предмет. Это была урна с прахом, крышка слетела от удара, и невесомый серый порошок разлетелся по комнате.

Удар оказался недостаточно силен. Арнаутский встал, опрокинув стул, и боком, шатаясь, двинулся к двери. По его загорелому лицу текла кровь, пачкая белоснежную бороду и ворот рубашки, но он этого словно не замечал. Мансуров отшвырнул пустую урну с налипшей на нее прядью седых волос, выхватил из кармана галстук и, как удавку, набросил его на шею профессора.

Лев Андреевич попытался вырваться, не устояв на ногах, они оба упали на обеденный стол, сбив с него чайник с так и не выпитым чаем. Чай расплескался по полу коричневой лужей, сверху в эту лужу посыпались недоеденные Мансуровым пельмени, а поверх пельменей с грохотом рухнули сплетенные в смертельном объятии тела ученика и учителя. Мансуров все туже затягивал шелковую удавку на горле старика. Очки с обоих свалились, лицо профессора посинело, полные смертной муки глаза вылезли из орбит. Он еще жил, цепляясь ногтями за удавку и дробно стуча по полу пятками. В ответ послышался раздраженный стук снизу — соседи требовали соблюдения тишины. Мансуров глухо зарычал, поднатужился и перевернулся, оседлав профессора. Он заметил у себя на рукаве прилипший, раздавленный в кашу пельмень, с рубашки капал остывший чай, на плече неровным пятном расплывалась кровь Арнаутского. Профессор дергался под ним, судорожно разевая рот, елозил лицом по мокрому грязному полу, давя щекой скользкие пельмени, и никак не хотел умирать. Это было отвратительно.

— Да подыхай же ты скорее! — пыхтя от натуги, простонал Мансуров.

Но прошло еще минуты две, прежде чем тело профессора Арнаутского перестало конвульсивно вздрагивать и застыло на полу, окончательно превратившись в неодушевленный предмет.

Глава 8

На площадке между вторым и третьим этажами Глеб остановился, снял очки с затемненными стеклами и убрал их в боковой кармашек висевшей у него на плече засаленной матерчатой сумки. Потом он вынул из сумки солдатскую флягу в выцветшем брезентовом чехле, поднес ее к уху и встряхнул. Во фляге плескалась какая-то жидкость — немного, граммов сто, не больше.

Сиверов вздохнул, отвинтил, бренча цепочкой, зеленый алюминиевый колпачок и понюхал горлышко. Нос его брезгливо сморщился; Глеб задержал дыхание, вылил содержимое фляги в себя и, кривясь от мерзкого вкуса, тщательно прополоскал рот и горло. Покончив с этой неприятной процедурой, он открыл крышку мусоропровода и выплюнул едкую жидкость в черный зев трубы. По лестничной площадке, забивая тухлую вонь мусоропровода, пополз запах дешевой водки. Слепой быстро без стука закрыл мусоропровод. Его передернуло. “Ну и дрянь”, — тихо пробормотал он, вынул из кармана пачку “Примы”, распечатал, сунул одну сигарету в зубы, а остальные вместе с пачкой отправил вслед за водкой. В гулкой тишине лестничной клетки щелкнула зажигалка, резко запахло скверным табаком. Сиверов сделал затяжку и с трудом сдержал кашель. “Ну и дрянь!” — с чувством повторил он и выплюнул попавшую в рот табачную крошку.