Мишень для Слепого - Воронин Андрей

– Ты почему не спрашиваешь, кто там? – как ребенку, принялся выговаривать он.

– Ко мне можешь прийти только ты, – улыбнулась Ирина, пропуская его в квартиру и быстро закрывая дверь, будто боялась, что вслед за Глебом в небольшую квартиру в Беринговом проезде войдут и все его заботы и проблемы.

Глеб уловил это ее настроение. Он попытался поцеловать женщину, хотя, честно говоря, ему этого сейчас и не хотелось – устал душой, – но Ирина наклонила голову и уперлась ладонями ему в плечи.

– Подожди. Разве не видишь, я вся в креме? Вот сотру его…

– Я не хочу, чтобы ты его стирала.

– Тогда жди, – тряхнула головой Ирина, тут же прядь волос упала ей на лоб и прилипла. – Ну вот, ты мне всю прическу испортишь!

– Я что, не вовремя?

Глеб понимал, он говорит не то, что следовало бы, но других слов у него не находилось, и он испытывал неловкость: с этой женщиной он привык быть искренним.

Глеб притянул Ирину к себе.

– Я не люблю выглядеть некрасивой, – запротестовала она, легко освобождаясь от объятий и подходя к зеркалу.

Быстрицкая приводила в порядок прическу, быстро орудуя острой ручкой металлической расчески.

– Наша девочка дома? – спросил Глеб, сбрасывая куртку.

Он специально так назвал дочь Ирины, желая хотя бы этим загладить свою вину за неосторожно брошенные слова.

– У них в гимназии, – ответила Ирина, не поворачиваясь к Сиверову, – организовали экскурсию в Суздаль. Я се и отпустила.

– Ты могла посоветоваться со мной?

– И что бы ты мне сказал?

– Я бы сказал, что она еще мала, чтобы ездить так далеко без нас.

– За ребятами есть кому присмотреть. Если ты хочешь, чтобы она выросла самостоятельной…

"Погоди, не горячись, – сам себе сказал Глеб, – это ее дочь, Ирине и решать проблемы с ее воспитанием.

Потому что ты для Анечки – часть праздника, она видит тебя чуть чаще Деда Мороза, а Ирина – это будни. Ей видней, не учи людей жить, если сам не умеешь этого делать".

– Они надолго поехали?

– На четыре дня.

Глебу приходилось бывать в Суздале, он неплохо знал этот город, и ему хотелось сказать, что он показал бы Ане Суздаль лучше любого экскурсовода. Но на это жена могла ответить, что у Глеба нет времени даже на то, чтобы сходить с Аней в зоопарк. И была бы абсолютно права…

«Боже, все тот же замкнутый круг!»

Он глянул в зеркало, перед которым стояла Быстрицкая.

Первое, что он увидел там, – это свое лицо. Свое – и вместе с тем чужое, по-прежнему, даже спустя столько лет, непривычное для Глеба. Казалось бы, волосы – это то, что должно остаться неизменным после любой пластической операции, по и тут Сиверова ждало разочарование. Хотя он стригся совсем коротко, но и в ежике жестких непослушных волос была заметна седина, особенно бросающаяся в глаза на висках. Затем Глеб посмотрел на отражение занятой собой Ирины.

«Да, в последнее время ее взгляд изменился, словно стал направленным внутрь», – подумал он.

Зеркало дало ему подсказку: сейчас он видел лицо Ирины, хотя она и стояла к Глебу спиной. Женщина немного виновато повела плечами.

– Не знаю, что со мной происходит, – сказала она, – но, кажется, я перестаю понимать не только тебя, но и себя.

– Я и сам себя не понимаю, – попытался улыбнуться Сиверов и обнял Ирину за плечи.

Ирина осторожно положила расческу на зеркальную полку и прижалась к мужу. Глеб смотрел на их отражение в зеркале так, будто наблюдал за счастливой для постороннего взгляда парой. Его собственные движения казались ему ловкими, выверенными, заученными – и потому фальшивыми.

Глеб попробовал себя уговорить: "Да пойми же, не бывает, чтобы каждый раз повторялось, как в первый день. Ко всему со временем привыкаешь – к любви, к опасностям, к верности и к предательству… – И сразу возник вопрос:

– Тебя это радует?"

Зеркало отразило, как провел Глеб рукой по волосам женщины, как его пальцы сжали ей мочку уха. И Ирина слегка прогнулась, ощутив возбуждающую боль. Она не спешила сразу же отдаться своей страсти, предпочитая растянуть удовольствие. Глеб смутился немного, будто и впрямь подглядывал за чем-то недозволенным, ведь Ирина не думала в этот момент о том, что он видит и себя, и ее со стороны.

– Идем в комнату, – сказал он и поднял Быстрицкую на руки.

И когда он шагнул из прихожей, его двойник в зеркале понес Ирину прочь – в темную глубину стекла.

Мелькнул край светлого халата, из-под которого виднелась незагорелая нога, отразился легкий взмах женской руки, словно Быстрицкая прощалась, и мужчина с женщиной на руках исчез за рамой зеркала.