Из любви к искусству - Гарин Максим

Он вскрыл письмо в кабине лифта. Собственно, никакого письма в конверте не было, а было там оформленное по всем правилам гостевое приглашение. В комментариях это не нуждалось. Не хочешь, мол, перебираться сюда насовсем, так приезжай хотя бы в гости, осмотрись, подумай. Перельман досадливо поморщился. Мать и сестра были очень милыми женщинами, и он искренне любил обеих, но порой они таки ухитрялись вывести его из равновесия. Ну, нельзя же, в самом деле, быть такими безмозглыми курицами! Начало октября, учебный год только-только стартовал, а они зовут его в гости!

Он засунул документы обратно в конверт, а конверт небрежно затолкал в карман пиджака, нимало не заботясь о том, что приглашение помнется. Тоже мне, сокровище…

Ковыряясь ключом в дверном замке, он услышал, как внутри квартиры заходится звоном телефон. Перельман заторопился. Звонила скорее всего мать, чтобы поинтересоваться, дошло ли ее письмо. Между прочим, такие вещи надо отправлять заказным, а не совать в почтовый ящик, но объяснять ей это бесполезно: все равно через минуту забудет.

Ключ наконец вошел в прорезь, замок дважды щелкнул, и дверь распахнулась. Бросив портфель на тумбочку с обувью, Михаил Александрович поторопился к телефону и сорвал трубку.

– Да! – крикнул он. – Слушаю! Мама, это ты?

– Здгавствуй, Мойша, – кривляясь, произнес в трубке мальчишечий голос. – Это я, твоя мамочка Сага, звоню тебе с бегегов Кгасного могя. Тебе еще не отгезали твои симпатичные яички? Пгиезжай скогее ко мне, я дам тебе титю. Или тебе больше нгавится сосать гусский хген?

– Ублюдки, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Поймаю – убью…

В трубке фыркнули, и сразу же зачастили короткие гудки отбоя. Пора покупать телефон с определителем номера, понял Перельман. Давно пора. Или просто обрезать шнур. Зачем он мне вообще нужен, этот телефон? Кому звонить-то?

Он протянул руку и выдернул шнур из розетки. Сволочи… Ах скоты!

Переодевшись в домашнее, он вывесил костюм в лоджию, чтобы выветрился трупный запах, тщательно, как хирург перед операцией, вымыл руки и приготовил себе незатейливый ужин: накрошил салата, нарезал толстыми ломтями хлеб и ветчину, зажарил три последних яйца («Как там твои симпатичные яички? Их еще не отрезали?»), открыл водку и включил стоявший на холодильнике переносной телевизор.

Оказалось, что его пешая прогулка отняла даже больше времени, чем он рассчитывал: по ОРТ уже вовсю шла программа «Время». Будто нарочно, Перельман включил телевизор как раз на сюжете о нападении на синагогу. Показывали какую-то лестницу с залитыми кровью ступеньками, забрызганные, исписанные стены… Михаил Александрович поспешно хватанул водки и переключился на другой канал.

Здесь кипели латиноамериканские страсти и плелись интриги, смысла которых Перельман не понимал и вникать в которые не имел ни малейшего желания. Он поддел на вилку кусок ветчины, отправил его в рот, откусил от толстого ломтя бородинского хлеба и снова переключил программу, наугад ткнув пальцем в кнопку на пульте дистанционного управления.

Оказалось, что это канал «Культура». Вообще-то «Культура» Перельману нравилась, но сегодня все словно сговорились испортить ему вечер: передавали официальную тягомотину. По экрану группами перемещались мужчины в строгих черных костюмах и женщины в вечерних платьях, сияли хрустальные люстры, вспыхивали острыми огоньками драгоценности, дрожали блики на бледных лысинах, звучали какие-то обтекаемые до полной невразумительности фразы об улучшении российско-французских отношений…

Михаил Александрович невнятно выругался и снова наполнил рюмку. Пожалуй, следовало взять более быстрый темп: водка никак не начинала действовать, а по телевизору показывали сплошную белиберду. «Теперь, когда уникальный чайник работы Фаберже возвращен наконец на родину, он займет достойное место в коллекции Алмазного фонда, где хранятся драгоценности, принадлежавшие некогда царской семье», – вещала симпатичная тележурналистка, стоя на фоне какой-то застекленной витрины.

«Любопытно, – подумал Перельман, – кто сказал этой дуре, что Фаберже делал посуду? Это же просто анекдот…»

Чтобы насладиться анекдотом в полной мере, он поправил очки и внимательно уставился на экран. Как раз в этот момент журналистка отступила в сторонку, открывая витрину, камера дала наезд, и на экране возник, заполнив его целиком, сверкающий желтым металлом пузатенький заварочный чайник на изящной подставке. Затейливо изогнутая ручка была перевита какими-то лепестками и завитушками, длинный носик напоминал своим изгибом лебединую шею, на полированном боку выступало какое-то рельефное изображение.., кажется, двуглавый царский орел. В общем, вещица была в высшей степени изящная и наверняка очень дорогая, поскольку выглядела не только старой, но вдобавок еще и золотой, однако вовсе не это заставило Михаила Александровича Перельмана замереть, не донеся рюмку до приоткрытого рта.