Пророк - Воронин Андрей

Лежа на коленях у Куницына, Надя пыталась полными губами поймать серебристую медаль и лизнуть ее:

– Словно рубль железный.

– Не трожь, святое, – положив ладонь на лицо девушки, произнес Куницын и легко прижал ее к коленям. – Лежи и не рыпайся.

– Мальчики, – воскликнула Оля, – а это правда, что у вас в Чечне женщин не было и вы соскучились по ним?

– Не правда, – сказал Куницын.

– А правда, что вам там какие-то таблетки давали, чтобы вас на женщин не тянуло?

– Если и давали, то они не подействовали, – рассмеялся Куницын, пытаясь прикурить сигарету от пылающей головни.

Искры посыпались на спину девушки, она завизжала и отползла от костра.

– Платье испортишь.

– Нашла чего бояться, платье – ерунда, главное, что сама не сгоришь. Не тот огонь. Вот когда БТР горел с полным боекомплектом и полными баками, вот там мы… – Куницын замолчал, не зная, что сказать дальше. В БТРе ни он, ни Сапожников не горели, они ездили сверху, на броне, или же прятались за машиной во время зачисток. Сгоревший БТР они видели лишь однажды, на дороге. Но рассказов о том, как солдаты сгорают заживо, наслушались. Поэтому временами пересказывали услышанное, вроде как о себе.

– Что самое страшное на войне? – Надя запрокинула голову, подперла подбородок кулаками и, не моргая, смотрела на Куницына.

Тот задумался, помрачнел:

– Да ну ее на хрен, войну, чтоб они все подохли!

– Кто? – спросила девушка.

– Все. Вот за это и выпьем. И не лезь ко мне в душу, а то я рассержусь.

– А что страшнее, – спросила другая девушка, глядя в огонь, – когда в тебя стреляют или когда ты стреляешь в людей?

– Они не люди – бандиты. Страшно, когда пулемет заклинивает, а они бегут и стреляют.

Тогда сквозь землю провалиться хочется. Я тогда впервые понял смысл этих слов. Хочется закопаться, чтобы даже макушка не торчала, сидеть тихонько и не дышать.

– Правда, что наших много поубивали? Или не врут в телевизоре?

– Много, – сказал Сапожников, – ох, девки, много мужиков там осталось. Одному при мне осколок в пах въехал. Вроде крови немного, но.., жуть. Я весь похолодел. Всякое видел: и головы размозженные, и руки оторванные, и ноги, и кишки вывороченные… Но всего страшнее, когда попадет в пах – живой останешься и жить не сможешь.

– Ребята, не пугайте нас, – Оля села на корточки и принялась ворошить угли.

Уже подсохшая от огня трава занялась пламенем, осветила перепуганные девичьи лица. Казалось, что в их глазах застыли слезы и никак не могут сорваться, что еще одно слово, одна фраза – и девицы расплачутся.

Сапожников потянулся к пакету, вытащил бутылку, сорвал зубами пробку и, подавшись поближе к костру, принялся пить. Он пил, закрыв глаза. И тут Сапожников качнулся от костра, бутылка выпала из разжавшихся пальцев, в костер полилась водка. Зашипели уголья, вспыхнуло адское синеватое пламя.

Куницын, не поняв, в чем дело, привстал. Сапожников лежал навзничь, во лбу зияло пулевое отверстие. И только после этого над рекой покатил эхом звук выстрела. Казалось, даже листья на деревьях задрожали.

«Снайпер!» – сообразил Куницын, мгновенно забыв, где он находится. Ему показалось, что он снова в Чечне, рядом с «зеленкой», из которой бьет снайпер. Он мигом сообразил, откуда стреляли – из леса, завалился на бок и скатился с песчаного обрыва, машинально ища на себе оружие.

– Вы чего? – воскликнула Ольга и принялась тормошить за плечо Сапожникова. Затем в ужасе отпрянула, указывая пальцем на кровь, текущую из простреленной головы.

Ольга завизжала так истошно, как визжит бензопила, напоровшаяся на ржавый осколок в старом дереве. Куницын сидел под обрывом, вжавшись в песок, ему хотелось закопаться в него, в мягкий и рассыпчатый, закопаться глубоко.

Опыт подсказывал, что для снайпера он недосягаем, пока не высунется. В него можно попасть лишь с другого, пологого берега реки. Он поднес руки к лицу, облепленному песком, ощутил его запах и вспомнил, что такой же песок он бросал на крышки цинковых гробов Комарова, Макарова, Потемкина и Батюшкова.

Девушки, крича и не разбирая дороги, бежали прочь от реки.

Куницын лежал под обрывом больше часа.

Уже погас костер, и луна спряталась за горизонт.

И тогда сержант, абсолютно протрезвев, рискнул выглянуть. Он увидел темный густой массив леса и звездное небо над ним. Лес глухо шумел. Куницын по-пластунски подполз к своему другу, зная, что ничем не сможет помочь Олегу Сапожникову.