Группа крови - Воронин Андрей

Рассеянно смахнув прилипшие к подбородку крошки, Гаркун слил в стакан все, что до сих пор оставалось в бутылке, и сразу же выпил, как воду. Все-таки он напрасно грешил на водку – она-таки помогала. Конечно, подумал он, от всех хворей разом она не излечит. Водка, как и любое другое лекарство, может вылечить от всех бед и напастей, но лишь в том случае, если принять смертельную дозу. Тут важна пропорция, назидательно сказал он себе и обвел мрачноватый подвал помутневшим взглядом в поисках Заболотного. Уж кому разбираться в пропорциях, как не профессиональному химику!

Впрочем, Гаркун тотчас же вспомнил, что химик нахимичил чего-то не того и впал в немилость к «господину директору». Этот «укажет» правильные пропорции… Так укажет, что наутро очухаешься в морге с биркой на пальце, со свежим шрамом от подбородка до паха и с внутренностями в отдельном пакетике.

Кроме того, вспомнил Гаркун, Заболотный уехал в Москву буквально вслед за Кузнецом. Поехал добывать какие-то свои химикаты, что ли… Кузнец вернулся – правда, пьяный в дым и почему-то без машины, – а Заболотного все нет… Видимо, не нашел всего, в чем нуждался, и решил заночевать в Москве.

Ох, не распустил бы он там язык… Трест имеет свое слабое место…

Гаркун почувствовал, что начинает засыпать, и упрямо тряхнул головой. Засыпать с мыслями о Заболотном было обидно. Для разнообразия Гаркун решил на сон грядущий выкурить еще одну сигаретку и подумать о бабах. Он закурил и попытался представить себе какую-нибудь крепкозадую красотку в соблазнительной позе. Вместо этого он почему-то увидел себя самого – такого, каким он должен был, по идее, выглядеть в глазах любой нормальной бабы: низкорослого, кривоплечего, горбатого, волочащего за собой сохнущую укороченную ногу в ортопедическом ботинке, с торчащими во все стороны грязными волосами, слезящимися бесцветными глазенками, плохо выбритого и с дурным запахом изо рта. «Да, – подумал Гаркун. – Да-да-да… Вот тебе и ответ на все твои сомнения и страхи. Плевать на них – и на страхи, и на сомнения, и на яйца, которые бьются только изнутри. Плевать, плевать и плевать! Потому что дальше так жить нельзя. Чтобы жить с такой внешностью, ума мало. Нужны, черт возьми, деньги. И они у меня будут. Всех куплю и продам! А потом снова куплю… Вы у меня еще попляшете в одних туфельках! А кто попытается мне помешать, пусть заранее заказывает место на кладбище. Зубами загрызу – наплевать, что они у меня шатаются и болят. Глаза вырву и съем, ясно?»

С сильно бьющимся сердцем он наклонился вперед и принялся шарить под столом, нащупывая среди батареи пустых бутылок полную. Наконец его поиски увенчались успехом, и он с торжественным стуком водрузил бутылку на середину стола.

– Выпьем, – вслух обратился он к бутылке, свинчивая с горлышка колпачок.

Бутылка, как и следовало ожидать, ничего ему не ответила, зато из-за неплотно прикрытой железной двери донесся с трудом сдерживаемый возглас Мышляева: «Пить надо меньше!» Услышав это заявление, Гаркун слегка вздрогнул, с подозрением посмотрел на бутылку, словно и впрямь думал, что это литровая емкость решила призвать его к порядку, бросил косой взгляд на дверь и криво улыбнулся, показав редкие испорченные зубы. Моралист, подумал он о Мышляеве, напрягая слух, чтобы понять, наконец, о чем идет речь. Но голоса за дверью снова сделались приглушенными. На секунду Гаркуну показалось, что, говоря об умеренности в употреблении спиртного, «господин директор» имел в виду именно его, но щель между дверным полотном и косяком была не больше пяти миллиметров в ширину, так что видеть его Мышляев, конечно же, не мог.

Махнув рукой, Гаркун наполнил стакан и медленно, смакуя каждый глоток, выпил его до дна. "Пить и вправду надо меньше, – подумал он, возвращая пустой стакан на стол. – Особенно мне, с моим слабым здоровьем и далеко не богатырским телосложением. Сила воздействия алкоголя на организм прямо пропорциональна живому весу, а во мне этого веса кот наплакал. И вообще, когда занимаешься таким делом, как наше, лучше совсем не пить. Мало ли что взбредет в пьяную башку. Такие дела нужно делать в здравом уме и трезвой памяти, вот только… Как жить-то? В этой стране без бутылки в здравом уме надолго не останешься, вот ведь беда какая. Вон Кузнец – святая простота, блаженный, «чокнутый профессор», которому работа заменяет и секс, и наркотики, и алкоголь, – и тот не выдержал, дал слабину.

Насосался, как зюзя, и пошел приставать к Мышляеву. Нашел, к кому приставать, чудак. На него где сядешь, там и слезешь… Но интересно все-таки, чего он от него хочет?