Группа крови - Воронин Андрей

Кузнец тяжело вздохнул от жалости ко всему белому свету и щелкнул выключателем.

Узкий бетонный каземат, служивший Гаркуну рабочим местом и временным жилищем, освещался слабенькой лампочкой-"сороковкой". Ее жиденького серовато-желтого света хватало для этой крысиной норы. В углу на прочном стальном верстаке стояла собранная Кузнецом настольная полиграфическая машина для печатания открыток. Кузнец бросил на нее лишь беглый взгляд и сразу же отвернулся: агрегаты собственной конструкции интересовали его лишь до тех пор, пока находились в процессе сборки и испытаний. Теперь он отлично видел некоторые упущения в конструкции своего типографского станка, которых можно было легко избежать, будь у него время как следует подумать. В мозгу у него немедленно зашевелилась парочка свежих идей, но он прогнал их прочь: для того, чтобы претворить эти идеи в жизнь, станок нужно было разобрать до последнего винтика, а еще лучше – собрать новый. Перебьются, с внезапным раздражением подумал Кузнец. Зачем им два станка?

Пусть для начала за один заплатят…

Кузнец огляделся. На краю верстака рядом с полиграфической машиной стояла захватанная жирными пальцами пустая пивная бутылка. Одеяло на раскладушке было сбито в неприятный мятый ком, поверх которого валялись задубевшие от пота и грязи носки. Увидев эти носки, Кузнец сразу понял, чем так воняет в комнате.

Кузнец решительно подошел к раскладушке и наклонился, чтобы устранить источник запаха. Когда он уперся голенью в алюминиевый каркас раскладушки, носок его кирзового сапога зацепился за что-то под кроватью. Помянув великовозрастную свинью, Кузнец наклонился еще ниже и заглянул под раскладушку с твердым намерением навести в этом хлеву порядок, а завтра, буквально с утра, как следует вправить Гаркуну мозги. Пусть свинячит у себя дома, если ему так хочется…

Под раскладушкой стояла картонная коробка из-под обуви. Крышки на ней не было, и Кузнец резонно решил, что друг Гена устроил себе здесь персональную помойку, сбрасывая в коробку окурки, огрызки, подсолнечную шелуху и прочую дрянь. Он словно наяву увидел Гаркуна, который, лежа на кровати, курил, жрал моченые яблоки и лузгал семечки одновременно.

Подцепив картонку согнутым пальцем за край, Кузнец выволок ее из-под кровати и остолбенел.

Внутри лежали доллары – целая куча. Новенькие сотенные бумажки валялись в полном беспорядке, как мусор, некоторые были смяты небрежной рукой.

На глаз в этом бумажном сугробе было где-то от тридцати до пятидесяти тысяч.

Кузнец тяжело опустился на раскладушку, заставив старые пружины протяжно застонать, и поставил коробку с деньгами на колени. Он был полон недоумения, готового перерасти в обиду. Как же так?! Десять минут назад ему ясно дали понять, что денег нет и не предвидится. А это в таком случае что – открытки к Рождеству?

Он даже не подозревал, насколько был близок к истине в этот момент. Возможно, последующие события сложились бы совсем по-другому, если бы не мама Кузнеца, Александра Филипповна, которая умерла, когда ее сыну только-только стукнуло двадцать. Именно она когда-то, не жалея времени и сил, вдалбливала в его голову вычитанную у кого-то из русских классиков самоубийственную идею: лучше тысячу раз ошибиться, приняв отпетого негодяя за хорошего человека, чем обидеть ближнего несправедливым подозрением, грубым словом, назойливостью или, напротив, недостаточной предупредительностью. По какой-то странной игре природы или обстоятельств этот в высшей степени бесполезный урок стал одним из немногих, накрепко усвоенных Кузнецом из ее уст.

Именно благодаря Александре Филипповне Кузнецу даже на мгновение не пришло в голову, чем на самом деле занимаются его «коллеги», хотя буквально полчаса назад Мышляев намекнул ему об этом.

Кузнец опустил руку в коробку и бесцельно пошелестел купюрами. Как же так? Неужели Мышляев не знал об этих деньгах, когда клялся, что за душой у него ни копейки? Если так, то это деньги Гаркуна.

Но Кузнец слишком хорошо знал друга Гену, чтобы хоть на мгновение поверить в наличие у него такой суммы. «Интеллигент» Заболотный всех презирал и никому не верил. С какой радости он стал бы прятать свои сбережения под кроватью у Гаркуна, да еще и в открытой коробке?

Михаил Ульянович Шубин, которого большинство его знакомых в лицо и за глаза называли просто Кузнецом, тяжело вздохнул. По всему выходило, что его «коллеги» что-то скрывали от него. Возможно, они просто берегли его от лишних волнений, связанных с теневыми сторонами даже самого легального бизнеса, но Кузнец все равно чувствовал себя несправедливо обойденным, а проще говоря, обиженным. Как же так? – в который уже раз мысленно спросил он.