Тихий американец - Грин Грэм

– Сыграем, кому платить?

– Пожалуйста. – Я вытащил кости для священной игры в «восемьдесят одно». Эта цифра и стук костей сразу же напоминают мне военные годы в Индокитае. Где бы мне ни пришлось увидеть людей, кидающих кости, я мысленно переношусь назад, на улицы Ханоя или Сайгона, в опаленные пожаром кварталы Фат-Дьема, слышу близкие разрывы мин, возле каналов вижу парашютистов, раскрашенных, как гусеницы, чтобы их не было видно сверху, а иногда у меня перед глазами встает мертвый ребенок.

– Без мыла, – сказал Виго, кинув четыре, два и один. Он пододвинул мне последнюю спичку. У сотрудников французской охранки была мода пользоваться особым жаргоном в этой игре. Выдумал его, наверно, сам Виго, а потом его переняли и другие офицеры, чином пониже, которые почему-то не позаимствовали у Виго его страсти к Паскалю.

– Младший лейтенант.

Каждая проигранная партия повышала вас в звании, – вы играли, пока один из вас не получал чин командующего. Виго выиграл и вторую игру и, отсчитывая спички, сказал:

– Мы нашли собаку Пайла.

– Да ну?

– Ее, видно, не смогли отогнать от его тела. Во всяком случае, ей перерезали горло. Труп ее нашли в тине, метрах в сорока пяти от Пайла. Может, она туда отползла.

– Вас все еще занимает это дело?

– Американский посланник не дает нам покоя. У нас, слава богу, не поднимают такого шума, когда убивают француза. Правда, убийство французов здесь не редкость.

Мы бросили кости, чтобы поделить спички, а потом началась настоящая игра. С непостижимым проворством Виго выбрасывал четыре, два и один. У него оставалось всего три спички, а у меня выпало самое маленькое число очков.

– Наннет, – сказал Виго, пододвигая мне еще дне спички. Когда он избавился от последней, он произнес: – Командующий! – и я позвал официанта, чтобы заказать выпивку.

– Неужели кому-нибудь удается вас обыграть? – спросил я.

– Случается, но редко. Хотите отыграться?

– В другой раз. Из вас вышел бы профессиональный игрок! Вы играете и в другие игры?

Он жалко улыбнулся, и я почему-то вспомнил его блондинку-жену, которая, как поговаривали, изменяла ему с молодыми офицерами.

– Как сказать, – протянул он. – Человеку всегда доступна самая крупная из азартных игр.

– Самая крупная?

– «Давайте взвесим выигрыш и проигрыш, – процитировал он, – поставив ставку на то, что бог есть; давайте обсудим обе возможности. Выиграв, вы получите все на свете; проиграв, не потеряете ничего».

Я ответил ему словами того же Паскаля, – это была единственная цитата, которую я помнил: «И тот, кто выбрал „орла“, и тот, кто сказал „решка“, – одинаково ошибутся. Оба они неправы. Правильно поступает тот, кто вовсе не бьется об заклад».

– «Да, но вам приходится на кого-то ставить. У вас нет выбора. Вы уж вступили в игру». А вы не следуете своим принципам, Фаулер. Вы втянулись в игру, как и все мы.

– Только не в вопросах религии.

– При чем тут религия? В сущности говоря, – пояснил он, – я думал о собаке Пайла.

– А-а-а…

– Помните, что вы мне тогда сказали по поводу улик, которые можно обнаружить, исследовав землю на ее лапах?

– Вы же мне ответили, что вы – не Мегрэ и не Лекок.

– А я все-таки кое-чего добился, – сказал он. – Ведь Пайл всегда брал собаку с собой, когда он куда-нибудь шел?

– Кажется, да.

– Он ею слишком дорожил, чтобы дать ей бродить где вздумается?

– Тут это опасно. Ведь здешние жители едят чау-чау, разве вы не знаете?

– Он стал прятать кости в карман. – Вы взяли мои кости, Виго.

– Простите. Нечаянно…

– Почему вы сказали, что все-таки я вступил в игру?

– Когда вы последний раз видели собаку Пайла?

– Ей-богу, не помню. Я не веду учета собачьим визитам.

– А когда вы собираетесь ехать в Англию?

– Еще не знаю. Терпеть не могу сообщать полиции что бы то ни было. Не хочу облегчать им жизнь.

– Мне бы хотелось сегодня вечерком к вам зайти, Часиков в десять, если у вас никого не будет.

– Я отправлю Фуонг в кино.

– У вас с ней опять все в порядке?

– Да.

– Странно. А мне показалось, что вы – как бы это выразиться – не очень счастливы.

– Право же, для этого найдется немало причин, Виго. – И я добавил грубо: – Кому это лучше знать, как не вам.

– Мне?

– Да. Вы и сами не очень-то счастливы.

– Ну, мне не на что жаловаться. «В сгоревшем доме не льют слез».

– Это откуда?

– Все из того же Паскаля. Рассуждение о том, что человек может гордиться своим несчастьем. «Дерево не чувствует горя».