Последняя охота - Серегин Михаил Георгиевич

– Именно так я и намеревался поступить, – сказал Анатолий Павлович. – Ты уж меня прости, Влад. Да, кстати: тебе настоятельно рекомендовали вспомнить какой-то бурный эпизод из твоей жизни восьми– или девятилетней давности. Когда ты еще работал в «Капелле». Или, по крайней мере, только что закончил там работать. Не знаю, что за эпизод такой, но он должен вызвать ассоциации с текущим моментом. Был там такой человек по прозвищу Гриб, и ты с ним работал. Это меня просили тебе передать. Вот так. Что до твоего недалекого будущего, то вряд ли оно будет безоблачным. Скорее всего – его вообще не будет. И даже твой профессионализм не поможет. Кажется, ты чем-то помешал Горину, и, по всей видимости, весь этот спектакль с выкупом ни к чему для тебя хорошему не приведет.

– Для тебя тоже…

Лицо Липского тревожно дрогнуло, казалось, он хотел что-то сказать, но тотчас поджал губы и вышел из комнаты широченными – неверными – шагами.

Через минуту за ним хлопнула входная дверь квартиры.

* * *

– Че, мудак, думал, что Толя за тебя впряжется? – послышался голос Кабана. – Это ты зря так думал.

Свиридов туманно разглядел шрам на лбу Кабана и ответил откровенно грубо, уже не в силах удержаться от бессильной злобы:

– Да тебе тоже кто-то грызло вскрыл, мудила… Наверно, не на того лаял, шавка?

– Кудахтай, кудахтай, – неожиданно миролюбиво проговорил гоблин. – Как говорится, не перепились еще на Руси богатыри – добры молодцы.

Непонятно, к чему были эти туманные речения Кабана, но улыбался он так радостно, словно только что выиграл в лотерею миллион долларов и пожизненный пансион на Антильских островах в придачу. Как говорится, «а парень с улыбкой счастливой гармо-онь свою к сердцу прижа-ал… как будто он волжские видел разливы-и-и… как будто Россию обня-а-ал!». Примерно так охарактеризовал бы эту рожу Михал Иваныч Буркин.

Буркин… Наташа… Что же теперь с ними будет, господи? И из-за чего… За что?

Страх, такой редкий гость в груди Влада, пронзил Свиридова навылет похлеще иной пули. Тяжелая, отчаянная тревога, словно пятно крови на белом полотне, расползалась в нем вместе с упругой, животной яростью. Если бы она, эта ярость, густо замешанная на страхе, могла превратиться в аналогичное по мощи физическое усилие, то, вне всякого сомнения, Свиридов разорвал бы цепь наручника как гнилую былинку.

В этот момент в комнату вошел мужик явно кавказской национальности со свежеоткупоренной бутылкой грузинского вина. Свиридов мутно глянул на него.

– Выпить дайте чего-нибудь, – сказал он, но его голос, вместо того чтобы прозвучать уверенно, звякнул нотками какой-то жалкой мольбы.

– А ты у нас, оказывается, вэселий парэнь, – грубо хохотнул кавказец и пнул его в голень. – Может, тебе еще и телку подогнать, бля? Тыпа из «Анэлли», да? Жина-то ужэ нэ дает?

– Да харош тебе, Резо, – осадил его Кабан, по всей видимости, более благоразумный. – Он че тебе, лох педальный, типа? Он же с Палычем год в близких бегал. Так что… Чего тебе выпить? Водки, что ли?

– Ты понял, какой казель! – возмутился не желавший униматься Резо. – И в сосэдней комнатэ такой же мудила таращится! А ты, Кабан, еще базаришь…

Что уж там хотел сказать Резо, осталось тайной за семью печатями, потому что, произнося сакраментальное «козел», грузин занес нижнюю конечность во внушительном ботинке с массивной рифленой подошвой, чтобы во второй раз произвести акт экзекуции, но Свиридов уже выбросил вперед правую руку, перехватил ногу кавказца и, с силой потянув на себя, легко вывернул в сторону.

А потом швырнул в направлении телевизора так, что тот ударился о тумбочку, проломил черепом тонированное стекло дверцы и въехал носом в видеокассеты. Но это было еще не все. Телевизор угрожающе покачнулся и рухнул кинескопом прямо на задницу Резо и припечатал того к полу. Чурка вяло дернулся и, оглушенный, затих.

Этот всплеск отнял у Свиридова все силы, он вытянулся на кровати, тяжело переводя дыхание, и проговорил:

– Хорошо, жопа у Резо жирная. Амортизатором послужила. А то телевизор бы разбился.

Кабан был так ошеломлен, что ничего не сказал и не сделал, а просто водрузил телевизор обратно на тумбочку и буквально выволок из комнаты незадачливого Резо, болтавшегося, как тряпичная кукла.

И все затихло. Владимир лежал, вытянувшись в полный рост и закинув руки за голову. Ему было дурно. Думать он ни о чем не мог, редкие мысли путались и тонули в кровавом желевидном месиве, которое Влад представлял себе на месте собственного мозга. Видимо, Свиридов не насытил голод, потому что желудок то бурчал, то хрипел, то гудел, всей этой какофонией давая понять своему полуомертвевшему владельцу, что хочет кушать.