Из любви к искусству - Гарин Максим

Школу, в которой произошло убийство, они отыскали быстро. Дорогин загнал машину в вымощенный бетонными плитами внутренний дворик с клумбами и плакучими ивами и остановил ее поодаль от патрульного «уазика», который торчал под широкими окнами вестибюля, заехав передним колесом на клумбу с георгинами. Вообще, дворик был буквально забит машинами, как платная стоянка. Помимо «уазика», здесь стояли два микроавтобуса – один из больницы скорой помощи, а на втором, вероятнее всего, приехали эксперты, – чей-то канареечно-желтый потрепанный «жигуленок» и машина Дорогина. Возле кареты «скорой помощи» лениво перекуривала бригада медиков, ожидая, по всей видимости, когда можно будет забрать тело. На бетонных плитах двора кучками и по одному стояли люди, но было видно, что основная масса зевак уже рассеялась и здесь остались лишь самые стойкие – те, кто твердо решил во что бы то ни стало поглазеть на труп. У дверей школы, загораживая проход, стоял мордатый сержант в бронежилете. Вид у него был скучающий и недовольный.

– Действуй, Клюев, – бросила Варвара и, издалека улыбнувшись охранявшему вход сержанту, устремилась к медикам.

Клюев деловито расстегнул кофр, вынул аппарат, навинтил на него объектив и принялся приседать и изгибаться, выбирая ракурсы и время от времени подкручивая что-то на объективе. Потом голубоватой молнией засверкала фотовспышка: Клюев фотографировал все подряд, начиная, разумеется, с возвышавшегося на крыльце сержанта.

Тем временем Варвара закончила с медиками. Многого она от них не добилась, но факт обнаружения трупа они подтвердили, а это уже было кое-что. Кучковавшиеся во дворе свидетели на поверку оказались, как и следовало ожидать, обыкновенными зеваками: несколько учителей, которых не пустили на работу, пара старушек с авоськами и с десяток школьников, ужасно обрадованных отменой занятий. Здесь никто ничего не знал, и Варвара, махнув рукой Клюеву и цепко взяв за рукав Дорогина, повела свой маленький отряд на штурм школьных дверей.

Увидев, как они поднимаются по ступенькам крыльца, сержант набычился. По выражению его широкой физиономии было видно, что он намерен стоять насмерть, но ему явно никогда прежде не приходилось иметь дело с представителями свободной прессы и, в частности, с Варварой Белкиной. На крыльце состоялся короткий, но весьма содержательный разговор, в ходе которого неоднократно упоминались полковник Терехов, министр внутренних дел, какой-то майор Круглов, Господь Бог, конституция, свобода слова, тайна следствия и даже черт.

Тон беседы постепенно повышался, а потом что-то вдруг изменилось, и скучавшему в сторонке Дорогину почудилось промелькнувшее в разговоре слово «ресторан».

Он посмотрел на участников беседы и невольно ухмыльнулся. Сержант больше не нависал над Варварой как грозовая туча. Он стоял в свободной позе, картинно отставив ногу в высоком нечищеном ботинке, и, подбоченясь, слушал, что говорила ему Варвара. Слов Белкиной было не разобрать, она говорила вполголоса, и до Дорогина доносилось только нечленораздельное вкрадчивое воркование, но, судя по улыбке сержанта, которая с каждым мгновением становилась все шире, речь шла о чем-то весьма приятном.

Стоявший рядом с Муму Клюев поднял фотоаппарат, нацелив объектив на сержанта. Дорогин прикрыл объектив ладонью и в ответ на недоумевающий взгляд фотографа отрицательно покачал головой: сделанный не вовремя снимок мог разозлить грозного блюстителя порядка, и ювелирная работа Варвары пошла бы насмарку.

Наконец Варвара повернула к ним голову и повелительно дернула подбородком, указывая на дверь. Сержант отступил в сторону, и они проникли в темноватый тамбур. Последней в дверь прошла Варвара, напоследок обворожительно улыбнувшись сержанту.

Дверь за ними захлопнулась. Клюев устремился было вперед, но Варвара остановила его, схватив за рукав, и указала на внутреннюю дверь, сомнительно украшенную сделанным при помощи аэрозольного баллончика изображением пятиконечной звезды, вписанной в неровную окружность.

– Этот снимок мне нужен, – сказала она.

Клюев немного поворчал, жалуясь на плохое освещение, покрутил кольца объектива, повздыхал над экспонометром и в конце концов дважды щелкнул затвором камеры, запечатлев нарисованную на двери пентаграмму.

– Вперед, – скомандовала Варвара и первой вошла в вестибюль.

* * *

Андрей Петрович Мамонтов, грузный, черноволосый, начинающий лысеть, тяжело поднялся из глубокого кожаного кресла и принялся расхаживать по комнате длинными нервными шагами. Его большие ступни бесшумно ступали по пушистому ковру, белая рубашка неприятно липла к вспотевшей спине. Несмотря на возраст и немалый вес, Мамонтов не выглядел жирным и дряблым. Он был словно целиком отлит из какой-то чрезвычайно плотной тяжелой резины, и казалось, что он способен выдержать любой удар, будь это удар судьбы или удар топором по голове.