Отпущение грехов - Серегин Михаил Георгиевич

Годом позже опять-таки невменяемый от выпитого офицер той же части и, более того, из той же роты, совершил вооруженный налет на местных рыбаков. Здесь ситуация была похуже, поскольку он проделал это при помощи своего подразделения. Именно солдаты, опасаясь дисциплинарной ответственности за неподчинение приказу пьяного командира, протыкали гражданским резиновые лодки штык-ножами, рвали сети и ломали спиннинги. Как рассказали сами рыбаки, все дело было в том, что офицер искренне считал это место на волжской протоке своим. Офицера, конечно, как-то наказали, но совсем не за то, что он совершил.

Разумеется, на центральную площадь Усть-Кудеяра никто, кроме как в строю на первомайском параде много лет назад, на бронетехнике не выезжал… кажется… Но и тут не все было гладко – отец Василий не один на нее въехал, а в сопровождении целой колонны бээмпэшек, и если уж начать разбираться, то еще неизвестно, кому башку отрывать надо.

И наступил момент, когда священник осознал, что все бесполезно и, если он не предпримет что-нибудь кардинальное, ему хана.

– Хорошо, я расскажу вам все, но мне нужна очная ставка.

– С кем? – сразу оживились следователи. – С Кузьменко?

– Нет. С Брыкаловым.

– Зачем?!

– Вы хотите моих показаний или не хотите?! – разъярился отец Василий. – Я же сказал, ведите Брыкалова, и я расскажу все!

Следователи стремительно покинули комнату и появились только через долгие полчаса, а еще спустя три или четыре часа в кабинет вошел сам Карнаухов, естественно, в сопровождении командира войсковой части.

– Вы обещали все рассказать. – Начальник ФСБ сел в услужливо подставленное кресло. – Я слушаю.

Отец Василий глянул на Брыкалова. Тот был уже в чистом мундире, отмыт, побрит, плечи расправлены. Но чувствовал он себя все равно неловко.

– Правда в том, что никакого похищения не было, – вздохнул отец Василий и вперил немигающий взгляд в Брыкалова. – Ты уж извини, Иса, я все скажу.

– Иса? – не понял Карнаухов.

Брыкалов побледнел.

– Просто мы с Василием Петровичем немного перебрали, – не обращая внимания на реакцию начальника ФСБ, продолжил отец Василий. – Ну и поспорили…

– А при чем здесь угон бронетехники? – заморгал Карнаухов.

– Так на угон и поспорили, – легко ответил священник. – «Американку» знаете?

– Это когда на любое желание играют, что ли? – прищурился Карнаухов.

– Ага. Василий Петрович сказал, что, если мне угон не удастся, я должен сан сложить, а если удастся, то я чего-нибудь для него придумаю.

– Так-так, – подался вперед начальник ФСБ.

– Мне, конечно, удалось. А тут еще Исмаил Маратович к нам присоединился.

Брыкалов уже понял, куда клонит священник.

– Ты, Вася, смотри сам, – пожал плечами священник. – Говорить мне дальше, или ты сам все расскажешь про то, что случилось, когда я в деревню за водкой ходил?..

Брыкалов громко икнул. Он понял, что прямо здесь и сейчас его страшная тайна о том, как и почему он принял ислам, будет поведана всем присутствующим, причем, естественно, в интерпретации этого бородатого козла, и на этом его карьере будет положен конец, быстрый и окончательный. Таких вещей на самом верху районной власти не прощают.

– Я сам расскажу, – пошатнувшись, произнес он.

Священник улыбнулся. Он видел, что сейчас последует долгий запутанный рассказ о пьяном кураже, о неудачной рыбалке, об угоне собственной, по сути, бронемашины, да и не угоне, а так, попользоваться решил командир полка, с кем не бывает. В общем, о том, за что, конечно, ругают, но ни погон, ни должности не отнимают. Поскольку этим в Усть-Кудеяре грешат все… Именно такой рассказ и последовал.

– Тогда я могу идти? – поинтересовался священник.

Карнаухов печально качал головой. Умный мужик, он уже понял, что дело рассыпалось, потому что никто – ни Щеглов, ни тем более губернатор – не позволит привлекать командира части, одного из них. А то, что Брыкалов готов взять все на себя, он уже видел.

– Идите, батюшка, – махнул он рукой.

* * *

Отца Василия вывели из кабинета, провели через посты к выходу, посадили в машину и подвезли к самому дому.

– Прошу вас, – предупредительно открыл перед ним дверцу офицер, дождался, когда он выйдет, и новенький «уазик», взревев, исчез в темноте ночи, так, словно ничего и не происходило всю минувшую неделю.

Священник стоял, смотрел на ярко освещенное кухонное окно собственного дома и чувствовал, что плачет.