За свои слова ответишь - Гарин Максим

Комбат оперся рукой о шершавый ствол дерева и остановился, чтобы перевести дыхание. На какое-то время качание земли улеглось, и он смог обернуться. Увидел двухэтажное здание административного корпуса, размахивающего руками Толяна и его приятеля, замершего с пальцами, прижатыми к низу живота.

«Эти уже не бойцы», – пронеслось в голове у Рублева.

Но тут он услышал крики, улюлюканье, они приближались. С трудом повернув голову, Борис Рублев увидел среди деревьев бегущих к нему людей. Что-то фантасмагорическое было в этом зрелище: серые, незастегнутые халаты развевались, как плохо выстиранное белье на ветру. Звучали безумные нечленораздельные крики. Комбат даже подумал, что увиденное померещилось ему, что это он сошел с ума.

Но вновь желание выжить, выстоять, победить противника взяло верх над болью, над усталостью. Он тяжело оторвался от своей единственной опоры – шершавого ствола дерева – и, как ему показалось, побежал. А на самом деле побрел к трансформаторной будке, сложенной из силикатного кирпича.

Он понимал, что отбиваться со всех сторон не сможет – нужно прикрыть спину. Если до этого в него не стреляли, то значит, или у нападающих нет оружия, или его запретили применять.

Звуки погони были уже совсем близко – топот, крики, улюлюканье. Но Рублев обернулся, лишь когда уткнулся в серую, силикатного кирпича стену. Прислонился к ней спиной и тут же занял оборонительную позицию.

Колян, прижимая руку к животу, прихрамывая, бежал к трансформаторной будке. Санитары, дежурившие сегодня в клинике, остановились в нерешительности, они не знали, кто перед ними и что нужно делать: то ли это очередная жертва главврача, то ли новый сумасшедший, вырвавшийся из-под охраны. Но вид Комбата не располагал к близкому знакомству. Он стоял, наклонив голову вперед, и зло обводил глазами обступивших его людей.

Один из санитаров обменялся взглядом с Толяном, мол, что с ним делать?

– Убить, суку! – тихо произнес Толян, но звучал его голос неубедительно.

И санитар понял: если бы это было так легко сделать, то Толян сделал бы это сам. А подставляться в чужой работе ему не хотелось, вот если бы сам Грязнов сказал ему такое, то он не стоял бы на месте. Никто не хочет выполнять чужую работу, если за нее не платят денег. Но есть в мире люди, которые не думают о деньгах, которые даже не подозревают об их существовании. Не все, конечно, но многие из сумасшедших были из этой породы. И Толян, служивший в лечебнице не первый год, прекрасно знал их повадки: психи – тихие и мирные только до поры до времени, стоит же их натравить на кого-нибудь, могут разнести в клочья.

– Ату его! Ату! – закричал он, указывая на Комбата, и тут же пронзительно засвистел.

Но грозный вид Комбата парализовал даже видавших всякие виды психов, лишь трое из них, тронутые разумом настолько, что даже инстинкт самосохранения перестал действовать, двинулись на Рублева. Самый сильный из них, бритый наголо, с дебильно окаменевшим лицом, шел пригнувшись, широко разведя руки, словно собирался обнять Рублева, и через каждые два шага начинал мелко стучать зубами, будто желал раскрошить их в пыль. Двое других, менее смелых, крались у него по пятам.

Рублев с трудом сохранял равновесие, ему казалось, что земля вновь качается, а стена вот-вот рухнет, придавив его обломками.

Лысый псих остановился метрах в двух от Комбата и медленно раскачивался, словно бы решая, с какой стороны начать атаку. Его длинные желтые, будто вылепленные из воска, пальцы скребли воздух. Впечатление было такое, словно Комбата от него отделяет толстое невидимое стекло. Иллюзия была полной. Так продолжалось секунд пять.

И вдруг сумасшедший, внезапно заверещав, прыгнул на Рублева. Он летел, сжавшись в комок, но готовый тут же распрямиться, вцепиться противнику всеми десятью пальцами в лицо, отгрызть нос, оборвать уши.

Рублев ударил левой рукой, правой прикрыв голову.

Ему показалось, удар прошел мимо, словно пришелся в вату. Он еще плохо ощущал руки, но тело уже слушалось.

На самом-то деле удар оказался сильным и точным. Тренировка не подвела. Заскулив, псих пополз на коленях, прижимая к боку сломанную руку.

И тут началось что-то невообразимое. Психи, почуяв, что им сейчас все позволено, осознав, что они больше не беззащитные, перед лицом санитаров, одиночки, а хищная, безжалостная стая, ринулись на Рублева. Он отбивался налево и направо, не ощущая своих ударов, хотя и наносил их в полную силу. Действовал как автомат: удар, блок, вновь удар, наклон, удар снизу. И тут же, чтобы успеть, наотмашь бил в сторону, на звук.