Убрать слепого - Воронин Андрей

– Шел бы ты спать, полковник, – уже абсолютно трезвым голосом и без тени подначки посоветовал Мещеряков. – И что ты все время лезешь в то, что тебя не касается? Похоронят ведь, и даже не полковником, а лейтенантом.

– С каких это пор преступления не касаются полковника милиции? – скрипучим от внезапно вспыхнувшей злости голосом поинтересовался Сорокин. – Значит, ты в курсе. Надеюсь, ты хотя бы к этому не причастен?

– Сорокин, Сорокин, – грустно сказал Мещеряков, – как же ты меня достал. Если бы ты знал, как ты меня достал, то просто не стал бы мне звонить.

Надеюсь, ты понимаешь, что это не телефонный разговор? Ладно, приезжай сюда. Деньги-то есть у тебя?

Если есть, прихвати бутылочку, а то мы с Илларионом тут давно сидим, все высосали…

– Еду, – сказал Сорокин, – ждите, алкоголики.

Амелин сделал вопросительное движение бровями.

– Ты свободен, – сказал ему Сорокин. – Катись домой спать.

– А вы? – спросил капитан. Он умирал от любопытства.

– Сотня юных бойцов из буденновских войск на разведку в поля поскакала, – немелодично пропел полковник, натягивая пальто.

Он ощущал подъем – впервые за последние полтора месяца. Мещеряков явно что-то знал. Хорошая или плохая, это была информация, и Сорокин рассчитывал ее добыть, иначе Мещеряков просто не стал бы его приглашать.

Забродов жил под самой крышей старого, причудливой архитектуры дома на Малой Грузинской. Отпустив такси, Сорокин свернул в узкую длинную арку, чуть ли не ежедневно собиравшую с автомобилистов обильную дань разбитыми фарами и помятыми крыльями, прошел мимо беспечно припаркованного посреди двора старенького «лендровера» цвета хаки с укрепленным на капоте запасным колесом, вошел в подъезд и поднялся на пятый этаж по пологой лестнице с витыми чугунными перилами. Оказалось, что Забродов так до сих пор и не удосужился установить у себя на двери электрический звонок. Сорокин вздохнул и забарабанил в дверь.

Хозяин открыл почти сразу – как видно, Сорокина здесь и вправду ждали. Был он не слишком высок, пониже Сорокина, и не очень широк в плечах. Темно-русые волосы торчали на голове кое-как, словно их обладатель только что не то дрался с женщиной, не то просто шибко скреб в затылке, что-то обдумывая. Одет он был по-домашнему – в застиранную почти добела старенькую офицерскую рубашку и спортивные синие брюки с белой надписью «Найк» на правой штанине.

«Ни дать ни взять военный пенсионер», подумал Сорокин, переступая порог, Рукопожатие у военного пенсионера было крепким и энергичным несмотря на совершенно расслабленный, как у разомлевшей на солнце ящерицы, вид.

Забродов удивительно умел экономить энергию, не тратя ее на лишние движения. Иногда Сорокину казалось, что он ее попросту аккумулирует с тем, чтобы в нужный момент выстрелить собой, как пулей, в заранее намеченную цель.

– Привет, полковник, – спокойно сказал Забродов, пропуская гостя в дом.

Сорокин вошел, испытывая некоторую неловкость.

Был в его жизни случай, когда он попытался с помощью Мещерякова использовать Забродова втемную, и с тех пор полковник всегда испытывал сильное смущение, встречаясь с бывшим спецназовцем. История тогда вышла темная и довольно кровавая, и вспоминая о событиях того лета, Сорокин каждый раз принимался неловко покряхтывать и тереть ладонью лицо. Впрочем, завершилось все относительно благополучно, Забродов довольно быстро перестал дуться и ругаться по телефону нехорошими словами, но полковник все равно чувствовал себя не в своей тарелке, входя в эту от пола до потолка заставленную книжными полками квартиру. Проходя мимо висевшего на стене большого липового спила, он дотронулся рукой до его поверхности. Спил был шершавый, весь в шрамах от втыкавшихся в него ножей. Особенно много шрамов было в центре спила.

Мещеряков сидел в кресле у журнального столика, на котором имел место разоренный натюрморт из двух бутылок армянского коньяка – одна была пуста, во второй оставалось еще на палец коричневой жидкости, двух рюмок и одной шоколадки. В пальцах полковника непатриотично дымилась американская сигарета, узел галстука был ослаблен, и верхняя пуговка крахмальной сорочки расстегнута. Полковник был мрачен – не то все еще оплакивал свое несостоявшееся генеральство, не то заранее предвкушал неприятности, которые сулил ему разговор с Сорокиным. Сорокин пожал ему руку и скромно пристроился на краешек дивана, выставив на стол, словно пароль, принесенную с собой бутылку водки. Забродов принес третью рюмку, тарелку с аккуратно нарезанной колбасой и помидорами и тоже сел, моментально расплывшись в кресле, как амеба, в совершенно немыслимой позе.