Облава на волка - Серегин Михаил Георгиевич

– Ну и что? – пожал плечами собеседник Бяши. – Новые права сделать – как два пальца…

– Так меня ведь потом на суд вызывали! – горько воскликнул Бяша. – Хорошо, я адвоката толкового взял сразу – Гапона. Знаешь? Он раньше с Васькой Рыжим работал… Так этот Гапон за пять минут доказал, что бабка сама во всем виновата. По нему выходило, что она сама башкой на капот кинулась. Можно сказать, спас меня.

– А что с бабкой этой было? – спросил собеседник Бяши.

– Старуха отмазалась, – вздохнул Бяша, – на бабки ее не получилось поставить. В натуре круто отмазалась – подохла в больничке…

Они коротко поржали.

Женщина с рыжими волосами поджала губы, выслушав до конца белиберду одного из молодых людей. Они, впрочем, не обратили на нее никакого внимания, как не обращали внимания на рыжеволосую двое людей, сидевших спиной к ней на соседней лавочке.

Один из них – высокий и костистый, с орлиным носом – постоянно оглядывался по сторонам и говорил полушепотом, будто боялся, что его могут подслушать. Второй – низенький, толстый и бритоголовый, в спортивном костюме и тяжелой кожаной куртке – напротив, говорил довольно громко, и костистый то и дело одергивал своего собеседника, знаками приказывая ему вести себя немного потише.

Рыжеволосая женщина, не обращавшая никакого внимания на разговор Бяши с приятелем, тем не менее прислушивалась к беседе, которую вели между собой на соседней лавочке, прислушивалась старательно, хотя никто из случайно взглянувших на нее не мог бы сказать, что она занимается именно этим. Просто обыкновенная женщина, ну, немного нескладная и со слишком резко очерченным лицом – но много ли на свете настоящих красавиц? – грелась на весеннем солнышке и изредка курила тонкие дамские сигареты.

А разговор, который она подслушивала, заключался в следующем…

* * *

– Почему он заговорил о деньгах? – шипел костистый своему бритоголовому толстенькому собеседнику. – Ты что, Лажечников, дал ему какой-то повод для подозрений? Или он хорошо тебя знает и почти уверен, что ты попытаешься его кинуть после удачного исхода операции?

– Ничего подобного, товарищ майор! – воскликнул тот, кого называли Лажечниковым. – Я ведь только…

– Не называй меня по званию! – немедленно хрипнул на него костистый. – Идиот! Хочешь все дело провалить?!

– Не буду, – пообещал Лажечников, – только вы напрасно беспокоитесь… Кому тут нас прослушивать – тем идиотам, что горланят рядом? Или бабке, которая из окна первого этажа высунулась? Или вон этой дуре рыжей…

Лажечников оглянулся, и странная женщина тут же опустила голову и принялась рыться в недрах своей сумочки. Лажечников на мгновение прищурился, словно увидел что-то знакомое в облике женщины, но потом усмехнулся сам себе и мотнул головой.

Как только он отвернулся, женщина снова выпрямилась, старательно прислушиваясь.

– Я ведь, честное благородное слово, ни звуком ему ничего не выдал, – продолжал Лажечников. – Он потому бабки попросил, что чувствует – дело опасное, и ему как-то… надо при себе стимул какой-то иметь. Он от этого лучше работать будет. А работает он и так очень хорошо. Правда ведь?

– Правда, – сказал костистый майор, – твоя единственная заслуга в том, что ты вывел нас на этого парня. Пришлось, конечно, помытарить его немного, чтобы загнать к тебе на заброшенную лодочную станцию, но без этого ведь ничего не вышло бы?

– Совершенно точно вы сказали, товарищ ма… извините, – подхватил немедленно Лажечников, – Щукин хоть и служил, как вы у себя выяснили, во внутренних войсках, с государственными структурами сотрудничать не будет ни в какую. Во-первых, он судим и сидел, а это уже накладывает на человека определенный отпечаток, а во-вторых – он же до глубины души прогнил. В том смысле, что – упорный вор. Работать не хочет, а вот немного пошевелить мозгами и хапнуть – это он может.

– Можно подумать, ты у нас ангел, Лажечников, – слегка усмехнулся майор, – рецидивист с целой кучей судимостей… Ладно, все, что ты говоришь, я и без тебя знаю. Щукин никогда бы не согласился играть против Седого. Если бы его в Москве прихватили, когда он наших бизнесменов дурил по-черному, он бы все равно на договор не пошел – западло ему, как у вас говорится, работать на органы и против своих, как вы их называете, «братков»… Д-да, пришлось дать ему спокойно уйти. А потом зацепить… всего и делов.

– Придумано гениально! – льстиво хихикнул Лажечников. – Вы же его пасли, когда он этих колбасников дурил, дали гужануться от души, а потом развели втемную… Загнали его прямо мне в руки. Он бы и со мной работать не стал – он всегда в одиночку работает, да еще про меня в последнее время пошла слава… что я… ну, что я с вами повязан… – Лажечников мельком взглянул на неподвижного костистого майора и прокашлялся. – Так как Щукину деваться было некуда, он и пошел на меня работать. То есть на вас.