Комбат - Гарин Максим

– Документы свои мне дайте, – проговорил мужчина, понимая, что Подберезский с комбатом спешат и тянуть время нельзя.

– Залезь во внутренний карман, – продолжая качать воздух в заднее колесо компактным ножным насосом, предложил комбат.

– Дай-ка я залезу.

Подберезский нашарил во внутреннем кармане его куртки портмоне с документами и через крышу машины перебросил его нотариусу.

Тот хоть и выглядел обыкновенной конторской крысой, ловко поймал брошенное портмоне и тут же принялся оформлять документы. На это ушло не более пяти минут. Еще оставалось ненакачанным одно колесо, а нотариус уже пригласил Подберезского и Рублева поставить свои подписи в доверенности на вождение машины.

– Только одно неудобство, – предупредил он, – доверенность выписана завтрашним числом, так что до восьми утра показывать ее никому не стоит.

– Ты что, сегодняшним числом не мог оформить? – стал злиться Подберезский.

– Раз оформил завтрашним, значит не мог.

– Что ты к человеку прицепился, Андрей?

Небось, вытащил его из-за стола?

– Слава богу, выпить не успел, – пробурчал нотариус, подвигая поближе к комбату пачку документов, – рюмку ко рту поднес, а тут звонок.

Рублев аккуратно, чтобы не выпачкать бумагу грязной рукой, поставил свою подпись, более похожую на простую закорючку, которую делают, чтобы расписать засохший стержень шариковой ручки. Нотариус с удивлением посмотрел на эти каракули, затем сравнил эту подпись с той, что стояла в паспорте.

– Первый раз такие вижу. Вы уж извините, – попросил он прощение у Рублева, – но сегодняшним днем никак нельзя. Я уже в компьютерную сеть всю сегодняшнюю регистрацию сбросил, а завтра вашу доверенность первой введу. Только учтите, моя контора официально с восьми утра работает. Далеко собрались?

– В Питер.

– Ну что ж, счастливой дороги.

Затем нотариус изменил тон, потому что обратился к Подберезскому:

– А ты, Андрей, если еще раз меня по стойке «смирно» поставить попробуешь, ни черта тебе делать не стану! Еще и в очереди общей постоишь, – прокричав это в ночную тишину, нотариус зло хлопнул дверцей своей машины и унесся, лихо развернувшись почти на месте.

– Как у меня все поставлено? – не без гордости осведомился Андрей.

– Нормально, – комбат еще несколько раз качнул насос и посмотрел на манометр. – Все, теперь не дыши, может стартер и схватит.

Он забрался за руль и прищурив один глаз, повернул ключ в замке зажигания. Стартер, выбирая остатки энергии из аккумулятора, один раз провернулся, но двигатель так и не заработал.

– Может, я с вами? – спросил Андрей.

– Нет, оставайся тут. У меня там дела несложные.

Одному легче будет.

– Так что случилось все-таки?

– Брата ОМОН забрал.

– За что?

– А черт его знает! Подсоби.

Комбат уперся в переднюю стойку, и машина легко покатилась из гаража. Подберезский забежал сзади и принялся толкать ее в багажник.

Шлепая ботинками по лужам, комбат бежал, придерживая левой рукой распахнутую дверцу.

Время от времени он прикасался к рулю, выправляя траекторию движения автомобиля.

Когда они оказались на небольшом спуске, ведущем к улице, комбат вскочил в кабину и включил скорость. Двигатель несколько раз фыркнул, из глушителя Подберезскому по ногам ударил горячий, едкий бензиновый дым. Он еле успел отскочить. Если бы не отскочил, а продолжал упираться руками в багажник, наверняка упал бы лицом в лужу.

Комбат рванул с места, на ходу захлопывая дверку.

Андрей постоял, ожидая, что Рублев остановится, чтобы попрощаться, но машина уже мчалась по ночной улице навстречу мигающему желтым светом недремлющему оку одинокого светофора.

– Вот так всегда, – вздохнул Подберезский, – «здрасте» еще скажет, а «до свидания» от него не дождешься. Если уж за что взялся, то делает круто.

Он вернулся к опустевшему гаражу, в сердцах плюнул на штабель картонных ящиков и пнул нижний ногой ящик, тут же пробив в нем носком ботинка дырку. Погасил свет, закрыл замки, а затем, запустив руки в карманы, пошел по темному двору. Он не глядел себе под ноги, а попытался испепелить взглядом единственные горевшие на пятом этаже окна квартиры его бывшей жены, из которых доносилась негромкая музыка – именно такая, под которую приятно заниматься любовью, та самая, которую она включала для него и для себя лишь только речь заходила о постели.